Копье издавна считалось оружием, которое использовали боги для выражения своего отношения к поступкам людей. Поэтому «завоеванные копьем» земли считались даром богов. Так думал и Александр. Копье, вонзившееся в землю, служило для него великим символом. Он откровенно поклонялся морали сильного и перед лицом богов выражал свои притязания на землю врагов, а возможно, и на всю Азию. В последующие годы царь еще не раз предстанет перед нами как мастер такой символики, которую не всегда можно было предугадать. Однако именно этот первый символический жест царя, пожалуй, нельзя назвать неожиданным. Разве не было пропагандистским актом, содержащим ответ на описанную Геродотом переправу персов через Геллеспонт, заранее обдуманное объявление войны до последнего воина.

Рука будущего властителя мира метнула оружие. Когда, принеся уже на берегу жертвы Зевсу, Афине и Гераклу, царь со своими спутниками вступил в Илион, он почувствовал себя вторым Ахиллом. Принеся жертвы богине Афине, посвятив ей свое оружие, он счел возможным взять из сокровищ храма щит для будущих сражений. Таким образом, Александр поставил свою судьбу под защиту священного города. Он принес искупительную жертву Приаму и возложил дары на могильный холм своего предка Ахилла. Гефестион сделал то же самое на могиле Патрокла.

Илиону подарили свободу и освободили от налогов. Город ожидало блистательное будущее. Александр запретил грабить территории, подчиненные Мемнону. Должно быть, это касалось и других завоеванных земель, так как любую территорию врага Александр теперь считал своей. Затем он вернулся к войску, ожидавшему его уже на азиатской стороне пролива, под Абидосом.

Почему мы остановились на этом эпизоде? Конечно, с военно-исторической точки зрения все это не имело никакого значения, но поступки царя позволяют нам глубже проникнуть в его душу. Впервые мы встречаемся с таким его качеством, которое впоследствии проявится еще не раз, — с серьезным отношением ко всему возвышенному л великому. Эта черта в равной мере сказывалась в отношении как к прошлым, так и к современным ему событиям. Величие, присущее личности Александра ж проявлявшееся в нем в решающие моменты, он воспринимал с величайшим волнением и умел его использовать. В этом не следует видеть только театральные жесты, игру на публику. В нем сказывалась какая-то внутренняя сила, при более обыденных условиях носившая просто суетный характер. Когда в поворотные моменты судьбы Александр приносил жертвы богам, подавал знак к началу похода, метал свое копье или бросал факел, он делал это величественно. Причиной этой символики была не только неуравновешенность Александра, но и стремление придать всему происходящему соответствующую моменту значимость. Поэтому в его действиях было всегда что-то жреческое, пророческое. Все получалось как бы неожиданно для него самого и выражало скрытые творческие замыслы царя.

Но у Геллеспонта это еще тихий, мечтательный Александр, с мыслями, обращенными в себя. Казалось, будто он в последний раз прислушивается к своим детским мечтам о Трое. Отсюда и довольно скромные формы, которые Александр придавал своему торжеству. Он еще не был тем властным деспотом, соединившим впоследствии на Инде свою любовь к символике с приемами великого режиссера, чтобы дать войску возможность соучаствовать в деянии государственного масштаба. На Геллеспонте это был еще молодой, романтически настроенный царь, по сравнению с ним Парменион казался воплощением трезвого военного служаки.

Но уже сейчас было видно, как Александр умел сочетать эту высокую романтику с теми представлениями, которые эллины со времен троянского эпоса, а также Ксеркса, Геродота и Агесилая связывали с переправой через море из одной части земли в другую.


http://www.sno.pro1.ru/lib/schach/6.htm