Википедия

Конечная цель археологического исследования – построение более или менее достоверной модели сложения и бытия культуры во всех ее ипостасях – экономической, социальной, этнической и т.д. Культура в таком понимании является отражением жизни ее носителей – вопрос лишь в умении и возможностях восприятия этого отражения.

В течении семи лет (с 1993 по 1999 гг.) коллектив Ямальской археологической экспедиции занимался изучением разных типов хозяйственной адаптации у населения севера Западной Сибири эпохи железа. Нам удалось, несмотря на то, что мы начинали если не с ноля, то с очень малой величины – степень археологической изученности региона была и во многом остается крайне неудовлетворительной, построить некую общую модель процессов становления этих типов на крайнем севере Западной Сибири (территория низовьев Оби и полуострова Ямал, библиографию см. www.yamalarchaeology.ru). Следующей ступенью исследования, логично, должна была стать этническая или шире – этнокультурная модель для эпохи железа (средневековья), потому что этого ждут от археологов во-первых, и потому что состояние этнокультурной проблематики на сегодняшний день абсолютно неудовлетворительно, во-вторых.

Этногенез и этническая история коренных малочисленных народов севера Западной Сибири в том виде, в котором они существуют в научных публикациях и в массовом сознании, выглядят следующим образом. «Дописьменный период», т.е. до 17-18 вв. н.э. изучается по материалам археологических раскопок. Обычно описываются или упоминаются лишь некие глобальные процессы, происходящие вследствие миграций, реже - взаимодействий «угров вообще» и «самодийцев вообще». В рамках этих представлений рассматриваются этногенез северных самодийцев, и более конкретно – ненцев, как результат миграции из Саяно-Алтая; история формирования обских угров - ханты и манси: в любом ее варианте обязательно или почти обязательно фигурирует приход с юга угров-коневодов. Для обозначения этнической принадлежности археологических комплексов часто фигурируют названия «протоханты» и «протоманси». «Письменный период» начинается с 17 - 18 веков, этнокультурные процессы рассматриваются этнографами чуть ли не на «поименном» уровне. Таким образом налицо ситуация, при которой невозможно сопоставлять данные двух наук, так как они абсолютно не соразмерны. Представляется совершенно необходимым попытаться, используя все возможные категории археологических источников, реконструировать действительную историю формирования этносов региона Нижнего Приобья, которая, как нам кажется, еще не была завершена к 30-м годам ХХ века, когда появились на политической карте и закрепились в сознании людей имена-обозначения «ханты», «манси», «ненцы» и т.д. Она, как этническая история любого народа планеты, состояла из множества мелких и крупных эпизодов (см. например, Перевалова, 2002, с. 38-56)., так или иначе отразившихся в памятниках археологии. Подобные эпизоды хорошо прослеживаются в некоторых регионах Европы или Азии, особенно для эпохи железа, благодаря наличию письменных источников. Для этих регионов, кстати, было бы абсолютно невозможно употребление конструкций типа «протоангличане» или «протофранцузы». Не служит ко всеобщей научной пользе и крайне слабая археологическая изученность севера Западной Сибири, сравнимая пожалуй только со степенью известности памятников в северных районах Восточной Сибири. Исходя из этого, мы полагаем важным начать публикацию серии исследований стационарно изученных памятников археологии эпохи железа с максимально подробным описанием археологической фактуры и со всеми возможными для нас на современном уровне анализами материала из раскопок. По нашему замыслу, они должны стать теми кирпичиками, на которых будет базироваться будущая модель этнокультурных процессов в регионе. Такая работа проводится нами по подготовке в печать результатов изучения средневекового могильника Зеленый Яр, настоящая статья является своего рода конспектом общей, весьма обширной работы.

Генеральные вопросы:

1. Есть ли и если да, то насколько очевидны аналогии между погребальными практиками и их отдельными составляющими (конструкции, инвентарь, одежда) средневекового могильника Зеленый Яр и современных северных этносов, в частности, ханты или ненцев?

2. Могут ли выявленные аналогии служить основанием для построения жесткой и прямолинейной ретроспекции от современности к средневековью?

3. Каков был расовый облик населения, оставившего могильник Зеленный Яр, и как он соотносится с расовыми характеристиками современного аборигенного населения?

4. Допустимы ли с этической точки зрения исследования погребальных памятников в районах проживания коренных народов Севера?

История изучения. Мы уже упоминали, что степень археологической изученности региона крайне низка. В настоящее время на всей территории ЯНАО, площадь которого равна примерно 750 тыс. кв. км, известно немногим более 300 памятников археологии всех эпох, причем раскопано из них стационарно меньше десяти, а опубликованы результаты только по двум – городищу (жертвенному месту) Усть-Полуй – раскопки 1935-36 гг. (Мошинская, 1953, 1965; Чернецов, 1953; Chernetsov, Mozhinskaya, 1974) и поселению Тиутей-Сале 1 (Федорова, Косинцев, Фитцхью, 1998). Наиболее близкие территориально синхронные Зеленоярскому некрополю погребальные памятники расположены в Сургутском районе в среднем течении р. Обь, приблизительно в 640 км к югу. Раскопки археологического могильника эпохи средневековья – уникальное событие для региона севера Западной Сибири, тем более, что в нем впервые на территории Севера Евразии были обнаружены мумифицированные тела захороненных – четыре ребенка и один взрослый мужчина.

Впервые район поселка Зеленый Яр, расположенного в 40 км выше г. Салехарда, по течению р. Полуй, посещал в 1976 г. с целью археологической разведки Л.П.Хлобыстин. Найденные на поверхности фрагменты керамики дали ему возможность посчитать это место остатками кратковременной стоянки людей эпохи железа, которой он дал название по имени речной протоки - стоянка Горный Полуй. В 1997 году Ямальская археологическая экспедиция института истории и археологии УрО РАН в рамках выполнения российско-американской программы «Живой Ямал» занималась обследованием берегов реки Полуй от г.Салехарда до ее среднего течения. В работах принимали участие наши американские коллеги из Арктического центра Смитсониевского института (Вашингтон) Билл Фитцхью и Свен Хаакансон. Случайно один из заложенных с целью проверки стратиграфии шурфов попал на погребение – так был найден могильник, получивший название по имени близлежащего поселка «Зеленый Яр». Впоследствии выяснилось, что здесь наличествуют остатки не только некрополя со следами поминальных церемоний, но и более древнего, чем могильник, металлообрабатывающего комплекса.

Благодарности. Исследования археологического памятника у поселка Зеленый Яр проводились на средства администрации Ямало-Ненецкого автономного округа с 1999 по 2002 год. В работах принимали участие археологи Н.А.Алексашенко, А.Г.Брусницына, М.Н.Литвиненко, О.В.Малоземова; реставратор И.А.Карачарова; а также сотрудники института истории и археологии УрО РАН В.Г.Железкин, Н.А.Смирнова, и другие. Видео и фотосъемки осуществлялись М.Ю.Шершневым и А.В.Шестопаловым. Большую помощь в организации и проведении работ оказывал нам К.А.Ощепков. Фаунистические остатки исследованы сотрудниками Института экологии растений и животных УрО РАН П.А.Косинцевым и его группой; датировка погребения 27 по методу дендрохронологии проведена проф. С.Г.Шиятовым; определение мехов – заведующим филиалом ВНИИ пушнины Н.И.Мордвиновым. Мы благодарны нашим друзьям и коллегам за их труд, без которого эти исследования не смогли бы состояться. Работы были поддержаны грантами РГНФ № 01-01-00412а и РФФИ № 02-06-96421.

Ландшафт и топография памятника

Археологический комплекс Зеленый Яр находится в северной части Западно-Сибирской равнины, в бассейне правого притока р. Обь - р. Полуй, в его нижнем течении. Памятник расположен на пойменном острове, образованном с одной стороны р. Полуй, с другой – протокой Горный Полуй. На берегу собственно р. Полуй в самом высоком месте острова находится современный поселок Зеленый Яр, населенный представителями народности северные ханты. Могильник расположен на СВ оконечности острова, в 500 м. от застройки поселка, на берегу протоки Горный Полуй. Терраса в районе расположения памятника имеет высоту около 5 м от уровня воды в протоке на начало июля. Берег довольно крутой, покрытый невысоким лесом, состоящим из хвойных (ель, лиственница) и лиственных (береза, осина) пород, задернован лесным кустарником: багульник, брусничник и т.д. Ширина террасы в месте локализации памятника около 30 м, она довольно плавно понижается к В и более круто – к Ю, где расположено пойменное болото с типичной болотной растительностью, местами небольшими зеркалами воды. В 75 м от восточного края к западу терраса плавно понижается и сужается, меняется характер растительности – больше хвойных деревьев, беднее кустарниковый подлесок. От края протоки идет грунтовая дорога, которая летом служит для вывоза в поселок плавного дерева. Эта хозяйственная деятельность привела к довольно сильным разрушениям: на участке примерно 50 х 30 м сведен лес, практически, полностью уничтожен подлесок, местами дерн вообще отсутствует. В той части террасы, которую не затронули разрушения, на дневной поверхности фиксируются многочисленные небольшие впадинки, некоторые из них - прямоугольной формы. По-видимому, большая часть впадин соотносится с некрополем, но не исключено и образование их под действием мерзлотных процессов. После понижения впадины не встречаются, это, вкупе с отмеченным выше изменением растительности, позволяет предположить, что граница памятника проходит как раз по этому понижению террасы.

Этнография

Поселок Зеленый Яр, как уже упоминалось, населен народностью северные ханты. Однако он не является историческим поселением ханты, а был искусственно образован (сселен) в 40-х годах ХХ столетия. Часть его обитателей пришлая – русские, смешанное коми-ханты-ненецкое население из других регионов, в 1997 г. мы встретили там даже молдаванина. Большая часть жителей поселка ведет традиционное хозяйство, основанное на рыбной ловле летом и охоте зимой при минимальном значении оленеводства. Оленей у них немного, сами жители поселка их не выпасают, а отдают пастухам из Аксарки или Горнокнязевска. Оленей выпасают на самой кромке Полярного Урала и в Байдарацкой тундре, зиму они проводят на Полуе (данные Е. В. Переваловой, авторы благодарны ей за консультацию). Женщины занимаются заготовкой дикоросов, шитьем одежды и другими домашними делами. Во многом сохранилось характерное для ханты восприятие мира, основанное на вере в духов, которым приносят жертвы и в честь которых совершают религиозные церемонии. Эта часть жизни является тайной для непосвященных. К сожалению, смысл обрядов постепенно утрачивается, а свои действия люди чаще всего объясняют традицией: «потому что так отец делал». Недалеко от поселка на высоком берегу расположено современное кладбище, на котором можно видеть смешение языческих, христианских и советских обрядов: так, около могил оставлены нарты и другие предметы, заметны следы тризн и приношений покойным, но на некоторых могильных памятниках укреплены советские звезды или православные кресты.

В начале наших работ жители поселка отнеслись к ним с глубоким интересом, постоянно приходили в гости на раскоп, подробно расспрашивали о ходе работ и находках. Тот же интерес был очевиден на сельских сходах в конце сезонов, на которых мы рассказывали об очередных результатах и объясняли необходимость археологических работ. Но шум в средствах массовой информации, поднятый вокруг раскопок, особенно после находки мумифицированных останков людей в погребениях могильника, вызвал негативную реакцию, опасение, что наши работы могут «разбудить духов». Некоторые женщины, по их словам, стали видеть сны, в которых им являлись погребенные на могильнике и просили оставить их в покое. Надо отметить, что сны играют большую роль в духовной культуре ханты. Мы решили поэтому не доводить дело до крупного конфликта и прекратить работы на могильнике, хотя первоначально планировали раскопать значительно большую площадь.

Описание результатов раскопок

Культурный слой памятника в пределах раскопа состоит из трех компонентов. Первый - слабо окрашенные слои с включениями подзола по большей части небольшой мощности (5-15 см), насыщенные керамикой эпохи раннего средневековья – 6-7 вв. Они резко увеличиваются и насыщаются различными органическими и горелыми включениями в пределах металлообрабатывающего комплекса и прилегающего к нему строения. Второй – слои, образованные выкидами из могильных ям, представленные как землей, оставшейся в процессе выкапывания и засыпки ям, так и выбросами из грабительских вкопов. В них иногда фиксируется керамика из раннего культурного слоя. Третий – насыщенные органикой и углями или светлые слои, связанные с ритуалами поминовения, наибольшей мощности и интенсивности эти слои достигают в юго-западной части раскопа, не затронутой хозяйственными разрушениями. Находки из этих слоев – керамика, в том числе и относящаяся к началу П тыс. н.э., многочисленные украшения и принадлежности костюма из бронзы и серебра, кости животных.

Остатки металлообрабатывающего комплекса обнаружены в центральной части площадки, образованной дорогой и хозяйственными разрушениями – в этом месте терраса наиболее широка, а берег, наоборот, имеет плавное понижение, т.е. удобный доступ к воде. Не случайно, именно в этом месте вытаскивают на берег плавное дерево современные жители поселка. Первоначально нами были расчищены несколько скоплений крупных камней, на некоторых из которых были заметны следы огня. Между камнями залегал темный, почти черный культурный слой с обильными включениями углей, керамики, кусочков шлака, обломков тиглей. На глубине 20-25 см от поверхности зафиксированы остатки прямоугольной постройки размером около 5 х 3 м, вытянутой по линии СВ-ЮЗ. Внутри постройки, в темном слое, примерно в 5 см выше пола, обнаружен человеческий череп и два железных ножа. В центре на уровне пола расчищены остатки глинобитной печи в виде рассыпавшихся фрагментов обожженной глины и мощного слоя прокаленной красной земли (до 20 см) под ними.

По-видимому, огонь в печи горел достаточно долго и был мощным, так как площадь прокала довольно значительна, во всяком случае она превышает площадь основания печи. Все эти остатки свидетельствуют о каких-то действиях с металлом – скорее всего, плавке готовой меди или бронзы, возможно, бронзолитейного производства. К сожалению, не обнаружено ни одной формы для отливки. Датировка постройки, судя по многочисленным фрагментам керамики зеленогорского типа и рюмковидных тиглей может быть установлена в пределах VI-VIII вв. н.э.

К юго-западу от постройки, которую мы условно назвали «литейной» зафиксированы остатки еще одного строения - котлован прямоугольной формы, ориентированный по линии СВ-ЮЗ, размером 3, 5 м х 2,2 м. Не исключено, что постройка использовалась как хранилище: она также прямоугольная, неглубокая, на полу ее почти не зафиксированы археологические находки, тогда как в засыпи встречено довольно много керамики. Кроме того, в ней не обнаружен очаг. Размером, формой и ориентировкой остатки строения напоминают «литейную», возможно, они представляли единый по времени и назначению производственный комплекс. Очевидным представляется, что пол первоначального котлована постройки после некоторого периода использования был вычищен и вновь засыпан землей – отчего заполнение выглядит пестроцветом с крупными включениями, а керамики на полу, практически, нет. В более позднее время, но в рамках того же зеленогорского периода, это место использовалось снова под постройку, которую, очевидно, возвели в том же котловане. Условно можно назвать остатки этих строений - «кладовая».

По-видимому, воспоминания о наличии металлообрабатывающего комплекса сохранялось у местного населения, так как в одном из погребений 7-10 вв. была найдена бронзовая фигурка «кузнеца» – антропоморфное изображение мужчины, у которого на поясе висели с одной стороны кузнечные клещи, с другой – молоток. Не случаен, вероятно, и факт совершения погребения 27 с мумифицированными остатками мужчины прямо на развале постройки 1 («литейной»). Пока открытым остается вопрос о времени совершения своеобразного ритуала, от которого остались человеческий череп и два железных ножа. Представляется очевидным, что эти остатки не относятся ко времени функционирования «литейной мастерской», т.к. найдены в слое, образовавшимся после разрушения постройки, выше уровня ее пола. Возможно, они связаны с погребением 27 – бесспорно, наиболее значительном погребении позднего могильника.

Собственно некрополь состоит, по-видимому, из двух разновременных частей – могильников 7-10 вв. и 12-14 вв. н.э. Точное определение внутренней хронологии затруднено, так как датирующие вещи содержатся лишь в небольшом количестве погребений. Между ними довольно много общего, но имеются и достаточно важные различия как в погребальном обряде, так и в отношении к погребенным впоследствии. К настоящему времени вскрыто 35 погребений, 14 из них (№№ с 1 по 13 и № 16) могут быть отнесены к более раннему могильнику, остальные – к позднему. Все могилы грунтовые, совершены в неглубоких (от 20 до 60 см от древней поверхности), узких ямах. Следов каких-либо надмогильных сооружений не обнаружено. Прослежены внутримогильные конструкции шести типов. Самый простой – берестяное покрытие и выстилка из бересты по дну, причем иногда использовалась березовая кора со слоем луба. Второй – более сложный – состоит из деревянных конструкций, которыми обставлены или укреплены стенки могил, и выстилок из бересты внутри погребения. Третий – захоронение в деревянной лодке. Четвертый –захоронение в берестяном чехле, сшитым в виде лодки. Пятый – погребения в закрытых деревянных колодах-саркофагах, имитирующих форму лодки. Шестой – захоронения в берестяном коробе. Все конструкции, кроме первой, были перекрыты продольными плахами или жердями, после чего могила засыпалась до верха. Погребения с конструкцией первого типа – их всего семь, четыре детские, одно неопределимое и одно мужское - очень неглубокие, почти наземные, встречаются только в восточной части некрополя. Как будто, там сосредоточены все погребения раннего могильника вообще. К ранней части некрополя относится, по-видимому, и второй тип конструкций. В поздней части могильника встречены конструкции третьего, четвертого, пятого и шестого типов. Погребальные конструкции третьего, четвертого и пятого типов – лодки, берестяные чехлы в форме лодок и саркофаги – в трех местах дополнительно обвязывались прутьями или растительными волокнами. Берестяные короба (погребения 15 и 30) не имели следов перевязок, погребенные укрывались прошитыми берестяными полотнами, возможно нюками от чумов (п. 30).

В тех случаях, когда это удавалось проследить, погребенный укладывался на спину с вытянутыми руками и ногами, головой от реки. В некоторых погребениях как ранней, так и поздней группы (там, где позволяла сохранность костяков) была зафиксирована особая «балетная» поза положения ступней: они накладывались одна на другую, пальцы вытягивались по оси тела (погребения № 11, 14, 22, 25 и 27). За исключением захороненных в погребениях № 18 и 30 (единственных групповых погребений на могильнике – в погребении 18 захоронены двое, в погребении 30 – трое) и погребения 15, тела погребаемых перед положением в погребальную конструкцию, очевидно, связывались – следы таких перевязок прослежены во многих погребениях как раннего, так и позднего некрополей (погребения 11, 14, 16, 22, 23, 27, 28, 29). Обвязки тел погребенных зафиксированы в области ключиц, груди, ног – коленей и ступней. В некоторых детских погребениях (погребения 24 и 25) помимо ременных перевязок погребенные были стянуты медными пластинами, вырезанными из стенок котлов. Погребаемые оборачивались или одевались в меховую одежду, на них надевалась меховая обувь, меховой головной убор типа капора. Довольно часто (погребения 11, 15, 21, 23, 24, 25, 27, 30) прослеживаются остатки лицевого покрывала из меха, иногда дополненного пластинами, вырезанными из стенок медных котлов.

Многие погребения взрослых (мужчин - ?) позднего некрополя, кроме погребения 27, разрушались во время, по-видимому, недалеко отстоящее от момента захоронения. Следы этих действий хорошо заметны на поверхности – могильные ямы, которые фиксируются на поверхности сейчас – все грабленые. Прослеживается, что эти действия имели целью не только, а, возможно, не столько ограбление, т.е. выемку инвентаря, но разрушение той части захоронения, в которой расположена голова и верхняя часть туловища погребенного: металлического инвентаря в могилах изначально было немного, и то, что было – часто бросалось тут же в засыпи грабительского вкопа, кости погребенных иногда выбрасывались из могилы, иногда бросались тут же в засыпке грабительской ямы.

В ранней части могильника, относящейся к 7-10 вв., в могилах также замечены следы разрушений, но они не так целенаправленны: в погребениях 2 и 3 как раз сохранились черепа погребенных и не сохранились остальные части скелета. В погребениях 1, 10, 11 скелеты сохранились, практически, полностью.

Необходимо отметить еще несколько важных элементов погребального обряда.

1. Размещение медных пластинок в области лица погребенного и под его ступнями. При этом форма и даже размер пластин не играют роли – важен факт наличия в этих местах меди. Медные пластины, вырезанные из стенок котлов, неровные, иногда деформированные, там, где было возможно проследить, пришивались на лицевое покрывало и укладывались внутрь обуви под пятки.

2. Ноги почти всегда связаны в нескольких местах, иногда дополнительно поверх ступней укладывались доска (погребение 30), камень (погребение 27) или каменное орудие (погребение 25).

3. Уже отмечалось, что все погребенные одеты и обернуты в меховые одежды (покровы). Зафиксировано, что они шились из меха разных животных: оленя, соболя (куньих), бобра, росомахи, собаки. При этом неоднократно отмечено, что обувь шилась из меха оленя, головной убор и лицевое покрывало – из меха росомахи, иногда с включением меха соболя или бобра; на грудь часто укладывался фрагмент меха собаки.

4. В погребении 23 – детском под головой лежал сверток меха, а во рту – камень, крупнозернистый песчаник.

5. Редкая деталь погребального обряда – наличие в ногах погребенных (погребение 27 и 34) своеобразных конусов, свернутых из стенки медного котла. По мнению реставратора О.Н.Ченченковой, которая работала с конусом из погребения 27, в него лили какую-то густую органическую субстанцию, от которой остались потеки внутри конуса и следы по верхнему и нижнему краям.

6. Необычной чертой погребального обряда могильника Зеленый Яр является практически полное отсутствие в составе инвентаря керамических или металлических сосудов. Исключений только два: в погребении 2 в ногах была зафиксирована половина керамического сосуда, в погребении 28 в области коленей погребенного среди остатков меха обнаружены фрагменты сферической бронзовой чаши. Отдельные фрагменты керамики, встречающиеся в засыпи могил, могли попасть туда из культурного слоя памятника. Мы можем сравнивать погребальный обряд могильника либо с аналогичными остатками в средневековых могильниках Среднего Приобья, либо с описаниями кладбищ нового времени Нижней Оби: и там и там посуда является обязательным компонентом погребального инвентаря.

Хронология. Абсолютную дату пока имеет лишь погребение 27 – 1282 г. по данным дендрохронологии (определение проф. С.Г.Шиятова, Институт экологии растений и животных УрО РАН). Можно предполагать, что связанные с ним планировкой и общими деталями погребального обряда погребения 23, 24, 25 датируются этим же временем, т.е. концом XIII в. Височные подвески со щитком калачевидной формы из очень плохого серебра, обнаруженные в погребении 24 и 22 по аналогиям в археологических комплексах Среднего Приобья (Семенова, 2001), Перми Вычегодской (Савельева и др, 1999) и Верхнего Прикамья, где их, скорее всего и производили (Иванова, 1998), могут быть датированы промежутком XII – XIV вв. Время появления медных котлов на севере Западной Сибири большинством исследователей определяется как начало П тыс. н.э. Таким образом, дата поздней части могильника определяется по совокупности дат довольно точно. Датированные вещи в погребениях ранней части некрополя немногочисленны. Антропоморфные фигурки из погребений 10, 11, 16 по стилю входят в набор артефактов бронзового литья западносибирских мастеров 8 – 10 вв. Щитки шумящих подвесок из погребения 7 имеют близкие аналогии в комплексах ломоватовской культуры (Голдина, 1985), и, следовательно могут быть датированы VII -VIII вв. VIII – IX вв. датирован нож-скрамасакс из погребения № 1, раскопанного в 1997 г. (Брусницына, 1999; Зыков и др., 1994).

Поминальные комплексы.В восточной части раскопа были зафиксированы остатки, по-видимому, поминальных ритуалов в виде отдельных приношений, среди которых одно было очень ранним относительно даты могильника. Это приношение (жертвенный комплекс 1) может быть соотнесено лишь с могилами 7-8 вв. Он был обнаружен сразу под дерном у северной границы раскопа и состоял из раздавленного сосуда, судя по положению некоторых фрагментов, поставленного вверх дном. Сосуд орнаментирован мелким гребенчатым штампом и треугольными фестонами, выполненными также гребенчатым штампом. Рядом с ним был положен пояс – кожаный ремень с серебряными накладками в виде псевдопряжек, а также сердцевидных, удлиненных и круглых. В 15 см к востоку от пояса лежала бронзовая отливка, изображающая человеко-лося (сулдэ). На всех предметах фиксировались следы воздействия огня. Аналогии поясному набору встречаются очень широко вдоль степной, лесостепной и южной лесной зон Евразии от Дуная до Енисея, датируются концом VI - VII веком. Уникальность пояса, найденного в Зеленом Яру заключается в следующем: во-первых, в хорошей сохранности не только накладок – что является обычным, но и собственно кожаного ремня, позволяющего наглядно представить конструкцию наборного пояса эпохи раннего средневековья; во-вторых, в том, что накладки выполнены из серебра, это встречается довольно редко, в массе накладки такого типа изготавливаются из бронзы; в-третьих - так далеко на севере подобная гарнитура вообще встречена впервые. Существует несколько гипотез по поводу места или мест их производства таких накладок, но они в любом случае связаны с кругом провинциально византийских или среднеазиатских центров (Амброз, 1973; Balint, 1992, Гавритухин, Обломский,1996). Таким образом этот пояс - один из самых ранних предметов «дальнего» импорта на севере Западной Сибири. Интересно его сочетание с отливкой «сулдэ», являющейся типично прикамским сюжетом.

Второй состоял из сосуда, поставленного вверх дном на слое подзола и положенного в 17 см к востоку от него серебряного однобусинного височного кольца булгарского типа. Подобные кольца широко известны в западносибирских материалах, возможная дата их бытования довольно широка – XI - XIV вв. Круглодонный сосуд орнаментирован тонким гребенчатым штампом и наклонными линиями, выполненными отступающей лопаточкой.

Третий жертвенный комплекс представлен керамикой от раздавленного сосуда (или нескольких) и двумя шумящими пронизками ф-образной формы с имитацией сканого декора, выполненными из белой бронзы или серебра. Дата по аналогиям в памятниках республики Коми – XII - XIV вв. (Савельева и др, 1999) Все три комплекса обнаружены сразу после снятия дернового слоя (или верхнего разрушенного слоя) без связи с какими-либо остатками сооружений

В юго-западной части раскопа были обнаружены многочисленные остатки, по-видимому, обширных поминальных ритуалов, представленные культурным слоем, насыщенным органикой много более, чем слой на остальной площади раскопа. Из конструкций, связанных, по-видимому, с поминальными действиями, были зафиксированы немногочисленные ямы, заполненные перемешанным слоем из органики с углями, и довольно много отдельных артефактов. Так были обнаружены два металлических сосуда – сферическая иранская чашка из бронзы и серебряное, вероятно, прикамской работы блюдечко, а также довольно много булгарских и прикамских украшений из серебра и бронзы 12-14 вв. Заметим, что оба сосуда были поставлены вверх дном. Кроме того, здесь же была найдена чаша, изготовленная из человеческого черепа (подробное описание см. ниже) , заячьи черепа и бронзовая отливка в виде фигурки зайца. Обращает на себя внимание, что в составе жертвенных приношений очень мало изделий западносибирских мастеров-литейщиков, практически, только два – фигурка зайца и бронзовая рукоятка с зооморфным окончанием, в то время как импортные – главным образом, прикамские и булгарские вещи - исчисляются десятками, начиная с самого раннего приношения – пояса и «сулдэ».

Напротив, в могильном инвентаре прикамских и булгарских украшений почти нет – исключением можно назвать, пожалуй, только щитки от шумящих подвесок ломоватовского типа в ранних погребениях могильника и височные подвески с калачевидным щитком в поздних. Совпадает положение сферической чаши в погребении 28 и на поминальном комплексе, рукоятки с зооморфным навершием из погребения 22 и из приношений на поминальном комплексе. Совпадает дата «поминальных» вещей и погребального инвентаря поздних могил. К сожалению, большая часть этого поминального комплекса осталась не раскопанной, неизвестными, следовательно, остались для нас и возможные конструкции, с ним связанные.

Аналогии погребальному обряду и отдельным его элементам, к сожалению, можно искать либо в удаленном от бассейна р. Полуй регионе Среднего (Сургутского) Приобья, где раскопано немало средневековых могильников, либо в «этнографических» могильниках 18-начала 20 вв и описаниях погребальных церемоний приблизительно этого же времени, сделанных этнографами и религиоведами. То есть, тем самым заранее обрекая себя на условия наличия либо территориальной, либо временной лакуны и, соответственно, невозможность получения непрерывной ретроспективной цепочки.

Синхронные памятники.Довольно большое количество средневековых могильников исследовано раскопками в Среднем, Томско-Нарымском Приобье, Прииртышье и ареале, прилегающему к восточному склону Урала (Очерки культурогенеза..; Семенова В.И, 2001; Зыков, Кокшаров, 2001 и т.д.). Но сведения о большинстве из них можно почерпнуть только из отчетов, а сохранность остатков, зафиксированная в них, и степень подробности упомянутых публикаций, недостаточна для всестороннего сравнения их с могильником Зеленый Яр. Тем не менее, можно отметить, что в самых общих чертах погребальные памятники Сургутского и Нижнего Приобья похожи: и там и там захоронения совершались в деревянных сооружениях, поставленных в относительно неглубокую могильную яму: фиксируется обставка погребальной камеры плахами примерно на высоту тела погребенного, иногда перекрытие ее также плахами; береста на дне могильной ямы. В некоторых случаях употреблялись долбленые из дерева колоды. Погребенные укладывались на спину в позе «вытянуто на спине, руки вдоль тела». В.И.Семенова пишет: «Умерших обертывали в бересту и укладывали в колоды. Колоды также заворачивали в бересту и обвязывали в торцах веревками, сверху накрывали деревянными плахами» (Семенова, 2001, с. 121). В Сайгатинском III могильнике, как и в комплексе некрополя Зеленый Яр (погребение 31), встречено захоронение головы.

Но есть и различия. Во-первых, в Среднем Приобье в могилы ставили посуду – сначала керамическую, потом, когда последняя стала выходить из употребления – металлическую (серебряную и медную) или берестяную и деревянную. Во-вторых, в погребениях могильников этого ареала довольно разнообразен металлический погребальный инвентарь – украшения и принадлежности костюма, оружие, орудия труда. В-третьих, могильные ямы относительно шире, чем в могильнике Зеленый Яр, ни разу не было зафиксировано связывание погребенного. Групповые (парные) погребения Сайгатинского III могильника отличаются от зафиксированных в Зеленом Яру «неравноправием» положения погребенных в могиле: один из них в скорченном положении лежит в ногах другого (Карачаров, в печати).

Могильники, исследованные на восточных склонах Урала и в Предуралье, характеризуются наличием обряда трупосожжения наряду с трупоположением, а кладбища Томско-Нарымского Приобья и южных районов зоны лесов Западной Сибири – Прииртышья и Приишимья – отличаются обязательным сооружением над могилами курганных насыпей. Хотя внутри них встречаются те же типы конструкций – рама-обкладка из дерева, берестяное обертывание или выстилка, перекрытие в виде продольных плах, иногда долбленая колода (Очерки культурогенеза, с. 303 и сл.).

Можно констатировать - по самым общим признакам остатков погребальных конструкций и положения погребенного - сравнительно большую близость Зеленоярского некрополя к могильникам Сургутского Приобья, чем к могильникам восточной и южной (Томско-Нарымское Приобье, Прииртышье) или западной (прилегающей с востока к Уралу) частей региона.

Этнографические могильники и сведения о погребальном обряде в трудах этнографов. Источники этого круга также невелики. «Этнографические могильники», т.е. кладбища 19-начала 20 вв. в низовьях Оби исследовались в самом начале 20 века: экспедицией Д.Т.Яновича в 1909 г. (результаты опубликованы: Мурашко, Кренке, 2001) и С.И.Руденко в 1913 (Руденко, 1914). Все исследованные могильники расположены по берегам Оби и самых низовьев Полуя, т.е. в зоне постоянных контактов угро-самодийского (или, говоря языком того времени, остяко-самоедского) населения. Что, бесспорно, не могло не отразиться и в погребальном обряде. Так, по материалам Д.Т.Яновича из 154 погребений могильника Халас-Пугор только 2 помещены в ямы, остальные наземные (Мурашко, Кренке, 2001, с. 29).

Погребения на этих могильниках все совершались по обряду ингумации, в положении вытянуто на спине. Иногда внутрь дощатого ящика – хольмера помещался гроб-полулодка, сверху накрывался другой полулодкой или досками от нарт, полотнищами бересты от чумов (там же с. 31). Надо отметить, что почти во всех могилах имеется посуда, причем столовая располагалась у головы, кухонная – у ног погребенного. То есть, как и в случае со средневековыми некрополями, черты сходства и различия касаются лишь самых общих особенностей погребальных конструкций и расположения инвентаря.

Пожалуй, наиболее подробные сведения о погребальном обряде и последующих церемониях поминок содержатся в капитальном труде К.Ф.Карьялайнена «Религия югорских народов» (Карьялайнен, 1994). Богатый этнографический материал, собранный на рубеже 19 и 20 вв., кропотливое изучение всех имеющихся письменных источников и научных публикаций, в том числе и труднодоступных для российского исследователя, строгий анализ полученных сведений и воспроизведение их с непременным указанием районов, где они были добыты, делает этот труд поистине бесценным для современного ученого.

Здесь нет возможности привести полное сравнительное описания этнографических данных и фактов, зафиксированных при раскопках могильника Зеленый Яр, но некоторые яркие совпадающие черты мы позволим себе упомянуть, иногда в скобках приводя №№ погребений могильника, где эти признаки зафиксированы. Так, «на всей территории югров последним прибежищем мертвому служит гроб, даже если он не всегда употребляется, у нас есть данные о захоронениях без гроба как в более ранние времена, так и в недавнем прошлом» (Карьялайнен, 1994, с. 79). «В качестве гроба используют новую или старую лодку, обычно изготовленную из одного ствола. …но нигде она не является исключительно господствующей формой гроба. По Бартеневу, у северных остяков лодку также раскалывают, одна половина используется как гроб, другая – как крышка» (там же , с. 79) (погребения 19, 28, 29). «В северных районах могила глубиной с гроб, а в других местах немного глубже» (там же с. 87); «На севере, где могила глубиной с гроб, ее не заполняют землей, а закрывают палками и берестой…» (там же с. 91) (перекрытия из плах – почти у всех могил). «На Тремъюгане (правописание автора, сейчас - Тромъеган) руки кладут вытянутыми по бокам и труп обвязывают веревкой: мужской в пяти, женский в четырех местах.» (там же с. 77) (погребения 11, 14, 16, 22 и др). «Лицо (умершего – авт.) накрывают платком,…или целиком закутывают голову большим куском сукна или обработанной оленьей шкурой ворсом внутрь. Но на этой обертке определенным образом намечают черты лица, ибо на месте глаз, носа и рта прикрепляют серебряные или медные монеты, медные пуговицы» (там же, с. 76-77) (погребения 15, 23, 24). «На Тремъюгане мертворожденного ребенка хоронят в берестяной коробке,…и мертвому ребенку кладут в рот маленький камешек или кусочек кремня» (там же, с. 96) (погребение 15 – в коробе, погребение 23 – камень во рту, погребение 25 кремень в ногах). «На Салыме…берут три красные несколько длиннее гроба нитки и кладут их на покрытый белым платком труп, так, что концы свисают с концов гроба» (там же с. 77) (погребение 27 – красные ремешки, положенные поверх оленьей шкуры, укрывавшей погребенного).

Интересны также некоторые параллели между описаниями кладбищ и поминальных церемоний с исследованными на могильнике Зеленый Яр. Так, К.Ф. Карьялайнен пишет: «Естественно, что кладбище рассматривается как священное место и находящиеся там предметы нельзя трогать» (там же, с. 86). На поминальном комплексе могильника Зеленый Яр нами были обнаружены достаточные дорогие в понимании современников изделия: серебряная и бронзовая посуда, украшения из бронзы и серебра, причем все это лежало, практически, под дерном, т.е. не было закопано или как то спрятано. Упоминает он также о том, что у северных остяков поминальную пищу к могиле носят женщины (там же, с. 103) – на могильнике среди поминальных даров явно превалируют женские украшения.

Таким образом, можно констатировать, что некоторые черты погребального обряда могильника Зеленый Яр обнаруживают сходство как со средневековыми могильниками Сургутского Приобья, так и с действиями, зафиксированными этнографами у сургутских и северных остяков.

Антропологические исследования

Половозрастной состав и причины смерти

Рассмотрение половозрастного состава погребений проводились по выделенным хронологическим группам внутри некрополя.

В группе ранних погребений удалось определить пол и/или возраст у 14 индивидуумов. Среди них 7 детей в возрасте 2-9 лет, не обнаружено ни одного подростка, 6 взрослых мужчин, пол одного индивидуума не определен. В данной выборке женские погребения достоверно определены не были.

Таблица 1
Половозрастные определения антропологических останков из ранней группы погребений могильника Зеленый Яр
мог. яма
    
пол
    
возраст
1     м     35-50 лет
2     м     30-45 лет
3     -     5-9 лет
4     ?     20-30 лет
6     -     2-5 лет
7     -     5-9 лет
8     -     4-8 лет
9     -     4-8 лет
10     м?     25-35 лет
11     м     30-45 лет
13     -     3-7 лет
14     м     взрослый
15     ж ?     6-7 лет
16     м     25-40 лет

В группе поздних погребений пол и возраст удалось определить для 15 скелетов. Среди них 4 ребенка в возрасте от рождения до 4 лет, один молодой человек (подросток) 15-25 лет, 9 взрослых мужчин. У 3 индивидуумов пол не определен. Здесь, так же как и в ранней выборке, женских погребений достоверно не выявлено. Однако размеры длинных костей обнаруженные в погребениях 20 и 26 относительно малы, что могло бы позволить предположить их женскую принадлежность. Но так как черепов и тазовых костей в этих могилах обнаружено не было, а инвентарь погребений не дает оснований для однозначных половых интерпретаций, основываться только на размерах элементов скелета для определения этих останков как женских, мы не можем.

Таблица 2
Половозрастные определения антропологических останков из поздней группы погребений могильника Зеленный Яр
мог. яма     пол     возраст
18 прав. ск.     м     30-40 лет
18 лев. ск.     м     30-45 лет
19     м     30-45 лет
20     ?*     25-45 лет
21     -     0-0,5 лет
22     ?     > 30 лет
23     -     1-2 года
24     -     1-2 года
25     -     1-2 года
26     ?*     >25 лет
27     м     >45 лет
28     м     35-45 лет
29     ?     30-50 лет
30 ск.1     м     25-40 лет
30 ск.2     м     25-35 лет
30 ск.3     м     >45 лет
30 ск.4     -     7-10 лет
31     ?     15-25 лет
34     м?     30-40 лет

Данные по возрастному составу в двух хронологических группах некрополя сведены в таблице 3. Несмотря на малочисленность выборок, можно увидеть между ними как сходство, так и различие, которые, однако, нуждаются в дальнейшей верификации.

Таблица 3
Возрастные определения антропологических останков из могильника Зеленый Яр.
Возраст     Ранние погребения     Поздние погребения
0-4     1,6     4
5-9     5,4     0,8
10-14     0     0,2
15-19     0     0,5
20-24     0,5     0,5
25-29     1,5     1
30-34     1,6     1,9
35-39     1,5     1,9
40-44     1,2     1,1
45-49     0,5     1,2
50-54     0,1     1,0
55+     0,1     0,9
всего     14     15

Характерной общей чертой могильника является формирование тафономического комплекса преимущественно из двух совокупностей: дети от рождения до 9 лет и взрослые мужчины. Эта черта является объединяющим признаком обеих хронологических групп.

Различия же между ними следующие: в ранней группе дети (до 14 лет) составляют 50%, в поздней – 30%. Причем в первой выборке это дети 4-7 лет, во второй - более ранних возрастов (от рождения до 2 лет). В ранней группе нет подростков, в поздней есть (правда, только 1).

К этому можно добавить наличие во второй группе коллективных захоронений, и отсутствие их в первой. На основании половозрастного состава можно осторожно предположить существование некоторых различий в отношениях коллективов, оставивших эти могильники, к составу групп, могущих быть похороненными на них.

Половозрастной состав и характер захоронений на обоих могильниках не дает оснований полагать единую причину смерти всех людей (например, эпидемия или жертвоприношения). Как было сказано ранее, большинство погребений разрушены и имеют плохую или очень плохую сохранность останков, в этих случаях причина смерти остается абсолютно неизвестной. Но и погребения с мумифицированными телами не имеют единообразных признаков болезней или следов насильственного умерщвления.

Однако, по скелетным останкам в отдельных погребениях вероятные причины смерти все же можно предположить. Так, в погребении 24, было обнаружено мумифицированное тело маленького ребенка, желудок которого был сильно наполнен костянкой ягод морошки или княженики. По всей вероятности, смерть наступила в результате заболевания, причиной или следствием которого была непроходимость пищеварительного тракта.

В поздней группе захоронений дважды зафиксированы коллективные погребения. Их появление всегда ставит перед исследователями вопрос о том, что это: склеп, накопленные захоронения или результат единовременной смерти людей?

При обследовании останков из двойного погребения 18 внутри черепа одного из взрослых мужчин в области правого виска был обнаружен целый наконечник стрелы (общая длина 3,5 см, длина лезвия 2,5 см, плоский). Наконечник находился вблизи чешуи височной кости, на уровне правой глазницы. Его длинная ось совпадала с длинной осью черепа, острие было обращено в сторону затылка.

Положение наконечника позволяет заключить, что стрела попала человеку в глаз, проникнув внутрь на 9 см. Если человек стоял (что наиболее вероятно), то стрела летела параллельно земле, будучи выпущенной с большой силой (на это указывает глубина проникновения легкого снаряда и его прямое положение). Полученное ранение с большой вероятностью могло быть смертельным. По всей вероятности, мужчина погиб во время боевого столкновения. Исходя из этого, мы полагаем, что и второй человек погребенный в этой могиле, так же был убит в этом бою, хотя его ранения и не отразились на исследованных фрагментарных останках – иначе трудно объяснить их нахождение в одном, единовременно устроенном погребении.

Другое коллективное погребение - № 30 - содержит останки трех человек ( Могила очень сильно нарушена, практически все верхние части погребенных до тазовых костей и даже колен – отсутствуют в положении in situ. Многие кости скелетов найдены в заполнении грабительского вкопа. Там же были обнаружены три кости, принадлежащие ребенку. Наиболее вероятным представляется, что эти кости попали в могилу случайно). Помимо костей, там была найдена правая сторона грудной клетки мужчины с мумифицированными мягкими тканями. Со стороны спины на кожных покровах имеются два открытых разреза: один в области нижнего угла лопатки (длина 21 мм), другой на боковой складке в средней части грудной клетки (длина 23 мм). Края разрезов несколько расходятся, их окрашенность и цвет подлежащих тканей темно-коричневый, практически идентичный окружающим покровам.

Эти проникающие ранения нанесены в спину, предметом с острым лезвием. Судя по тому, что раны незажившие, человек прожил недолго после их нанесения. Таким образом, и этот мужчина, по всей вероятности, погиб в ходе боя. Мы полагаем, исходя из вышесказанного о погребении 18, что двое других мужчин также не пережили этого столкновения.

Помимо этого, следы ранений или иные результаты вооруженных столкновений обнаружены еще в трех случаях. Все они относятся к периоду 12-14 вв. В погребении 31, представляющем собой захоронение только одной головы, на черепе взрослого мужчины в правой части затылочной кости, вблизи венечного шва имеется отверстие треугольной формы (10х12х14 мм). Края разрушения несколько затерты, однако отчетливо видно, что они ровные и стенки отверстия расходятся внутрь. Таким образом, внутреннее отверстие больше наружного. Описанное отверстие, по всей видимости, является результатом проникающего ранения, нанесенного предметом треугольного сечения. Проникающее ранение и отдельное нахождение головы совершенно ясно свидетельствуют о не мирной причине возникновения этого погребения.

Во втором случае следы травмы, которую можно характеризовать как боевую лишь условно, зафиксирована на черепе взрослого человека, обнаруженного в дерновом слое. На левой теменной кости этого черепа имеются множественные надрезы, нанесенные предметом с острым лезвием. Окрашенность разрушений темно коричневая, аналогичная цвету окружающих костей. Углубления располагаются параллельно друг другу в задней части кости и образуют единую линию. Края разрушений ровные.

Эти надрезы вполне соответствуют следам скальпирования. Подобные травмы были обнаружены на территории Западной Сибири в Сайгатинском VI могильнике, датирующимся X-XII вв н.э. (Карачаров, Ражев, 2002).

Третий случай может быть назван «боевой» травмой с еще большей условностью, но его непосредственное отношение к вооруженным конфликтам не вызывает сомнений.

В юго-западной части раскопа, как уже упоминалось, была обнаружена целая черепная крышка с очень хорошею сохранностью костной ткани, что заметно отличает данную находку от других останков. Края фрагмента черепа ровные, расположены примерно в одной плоскости. Внутренняя поверхность костей окрашена в светло-коричневый цвет, наружная в темно-коричневый. Окрашенность срезов соответствует окрашенности окружающей компакты.

Края черепной крышки, по всей видимости, образовались в результате срезания орудием с острым лезвием с целью придания определенной формы. Состояние костной ткани позволяет предположить, что кость была подвергнута какой-то обработке, что обусловило ее отличие от естественно сохранившихся черепов других людей.

Форма фрагмента, его края и заполнения позволяют нам рассматривать этот объект как чашу, сделанную из черепа. Этот артефакт, найденный вместе с черепами зайцев, относится к атрибутике поминального ритуала поздней части некрополя.

Расовая характеристика. Для определения расовой характеристики группы первостепенное значение имеют краниологические данные. К сожалению, в нашем случае удалось сделать соответствующие замеры только на трех черепах. При этом измерение лицевого отдела было возможно провести лишь на одном черепе, да и то удалось сделать весьма ограниченное количество замеров. Поэтому в данном случае для определения расовой принадлежности рассматриваемых групп мы попробуем привлечь другие источники.

В ходе исследования мумии ребенка из погребения 15 группой генетиков института молекулярной биологии РАН под руководством А.Б. Полторауса была выделена древняя митохондриальная ДНК (мт-ДНК). Вариативные участки (митотипы) этой нуклеотидной последовательности и анализировались на предмет выяснения расовой принадлежности.

«Исследованная последовательность мтДНК мумии отличается от так называемой «Кембриджской» последовательности одной нуклеотидной заменой. «Кембриджский» митотип наиболее часто встречается у современного европеоидного населения Европы (около 20%) и современных изученных народов Восточной Сибири и практически отсутствует (менее 1%) у монголоидного населения. Основываясь на данных о митотипе, можно с высокой долей уверенности говорить о принадлежности исследуемого индивидуума к европеоидной группе.» (Е. Е. Куликов, А. Б. Полтараус, 2002)

Таким образом, был получен несколько неожиданный вывод о европеоидности исследуемого ребенка. К сожалению, авторами работы не была проведена проверка статистической достоверности этого утверждения. Но и после ее вычисления, согласно формуле Байеса (Бейли, 1970), вероятность отнесения объекта с «кембриджским» митотипом к европеоидам равна 95,2% (20% : (20%+1%)), к монголоидам Восточной Азии 4,8% (1% : 21%), данное утверждение лишь получает дополнительную весомость

Однако, во-первых, данные вычисления относятся именно к «кембриджской» последовательности, а митотип ребенка отличается от нее одной заменой; во-вторых, для сравнения не привлекались данные по народам Западной Сибири, которые относятся к особому расовому типу, отличному от европеоидов и монголоидов и имеющих генетические особенности (Моисеев, 2002); в третьих, мтДнк была выделена только один раз, многократное повторное ее извлечение и из этого объекта, и из других останков не получилось.

Таким образом, категоричное заявление о принадлежности ребенка из погребения 15 к европеоидной расе не имеет достаточных оснований. Дальнейшее обсуждения этого вопроса видится возможным лишь после положительных результатов по извлечению древних ДНК из останков людей других погребений рассматриваемого некрополя.

Еще одним источником, позволяющим составить представление о расовом облике населения, оставившего могильник, является хорошо сохранившееся лицо мумифицированных останков взрослого мужчины из погребения 27. Морфологически исследованием этого объекта занималась старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН Г.В.Рыкушина. Ниже приводится цитата из ее заключения:

«Условия погребения этого человека (металлические пластины на лице и груди) позволили сохраниться части кожного и волосяного покрова. Это даёт возможность более детально проанализировать его расовый облик. Волосы на голове мужчины утратили естественную окраску, однако, были мягкими, вероятно, волнистыми. Обволошенность лица слабая, сильнее выраженная в области усов, минимальна - на бороде. Выступание спинки носа слабое, нос вогнутый, ноздри с поперечным положением осей. Глазная щель узкая, набухание верхнеглазничной складки сильное. Скулы широкие, сильно выступающие, развернутые. Губы тонкие, ротовая щель широкая. Для этого человека была характерна брахикефалия. Лицо довольно крупное, плоское. Полученные характеристики при описании особенностей лицевой части, несомненно, указывают на монголоидный расовый комплекс, характерный для представителей Северной Азии, и, в частности, на особенности одного из наиболее монголоидных вариантов уральской расы, представителями которого можно считать современных ненцев и нганасан.»

Не сомневаясь в профессионализме приведенного описания, все же обратим внимание на то, что, понимая расовую характеристику как групповую категорию, не следует принимать расодиагностичные признаки одного человека за расовую характеристику исследуемого населения, тем более учитывая непрерывную изменчивости расовых признаков на территории Западной Сибири (Аксянова, 1992, Давыдова, 1989, Золотарева, 1974, Очерки культурогенеза … 1998, и др.)

Таким образом, на настоящий момент мы, к сожалению, не очень хорошо представляем себе расовый облик населения, оставившего исследуемые могильники. Однако некоторые выводы сделать можно. Из проведенных исследований более надежными представляется соматологическое описание, нежели генетический анализ. Исходя из этого, расовую характеристику изучаемых людей (по крайней мере из позднего могильника) можно определить как находящуюся в пределах «монголоидности», присущей современному населению северных территорий Западной Сибири и относящуюся к сибирским типам уральской расы (Аксянова, 1976, 1992).

Выводы

Мы уже, практически, ответили на первый, второй и, частично, на третий вопросы, поставленные в начале статьи, а именно: да, некоторые как самые общие, так и более конкретные проявления погребальной обрядности могильника Зеленый Яр совпадают с теми, которые были зафиксированы у «югорских» народов, остяков и вогулов на рубеже 19 и 20 веков. Причем, наибольшее количество этих конкретных совпадений приходятся на районы обитания сургутских и северных остяков. Более того, хотя некоторые подобные же черты – деревянный гроб или лодка, обертывание в бересту – зафиксированы и у ненцев (Хомич, 1995. С. 222), у них во всей обрядности, в том числе и погребальной, явно довлеет оленеводческая тематика: оставление нарт и хореев на могилах, жертвоприношение оленей, подвешивание колокольчика на перекладину над могилой и т.д.

Построение прямой ретроспекции с последующими однозначными «этническими» выводами мы считаем невозможным или, во всяком случае, преждевременным, так как картина этнических процессов в регионе, как мы уже упоминали в начале, была, по-видимому, гораздо более сложной, дискретной, если угодно, чем это может показать однолинейная ретроспективная цепочка. Несмотря на это, рискнем высказать некоторые соображения, оговаривая, разумеется, их гипотетичный характер.

Расовую характеристику изучаемых людей, по крайней мере из позднего могильника, можно определить как находящуюся в пределах «монголоидности», присущей современному населению северных территорий Западной Сибири и относящуюся к сибирским типам уральской расы (Аксянова, 1976, 1992).

Мы уже неоднократно отмечали неординарный состав погребенных на могильнике, особенно ярко, пожалуй, заметный на его поздней части, и заключающийся, по нашему представлению в следующем. Первое: большая часть погребенных – взрослые, не старые мужчины и маленькие дети, практически, отсутствуют могилы всех остальных возрастных категорий и женские. Второе: наличие довольно большого для такой маленькой выборки числа травм, полученных в результате каких-то боевых действий. Третье: стремление населения, производившего похороны, максимально обезопасить себя от покойных, отразившееся в многочисленных «степенях защиты»: от связывания погребенных ремешками или медными пластинами до перевязывания, часто символического, гроба. Видимо, об этом же могут свидетельствовать многочисленные следы разрушения верхних частей погребенных, произведенных спустя какое-то время. Четвертое: обращает на себя внимание полное отсутствие каких бы то ни было следов оленеводческой культуры в инвентаре могил и на поминальном комплексе, хотя в 13 веке оленеводство в тундре и лесотундре уже приобрело почти современный облик.

Исходя из вышеизложенного, можно предположить, что на могильнике захоронена группа людей, сравнительно недавно появившаяся в этом регионе, возможно, откуда-то из Среднего Приобья. Вполне возможным представляется, что это переселение происходило в несколько приемов, и, таким образом, хронологические группы погребений, выделенные нами, соответствуют примерно двум или более волнам этих переселенцев.

Наконец, четвертый вопрос, поставленный нами в начале статьи. Этично ли заниматься раскопками могильников в районах проживания коренных народов Севера? Ситуация, как мы теперь понимаем, очень неоднозначная, усложняющаяся тем, что современные народы западносибирского Севера, в нашем случае представленные северными ханты и ненцами, воспринимают археологические памятники, особенно погребальные, как в той или иной степени оставленные их предками. Естественно, мы в данном случае можем только высказать свое мнение. К сожалению, пока нет других способов адекватного познания истории бесписьменных народов Севера, кроме археологических раскопок и изучения их материалов. Предложения не копать, а изучать то, что уже накопано, раздающиеся все чаще, абсолютно не пригодны для исследуемого региона, в связи с явной недостаточностью, а порой и полным отсутствием археологических материалов, причем по всем периодам, включая и средневековье. Собственно, выбор заключается в предпочтении одной из двух позиций: 1) оставить «землю предков» в неприкосновенности, а историю северных ханты и ненцев – на уровне полулегендарных и весьма отрывочных сведений, тиражирующихся сейчас в различных работах; 2) все-таки проводить раскопки, в том числе и погребальных памятников, но проводить с максимальной деликатностью, объясняя населению все побудительные мотивы нашей деятельности и рассказывая о ее результатах; каждый раз пытаясь заручиться согласием наиболее разумной части этого населения в каждом конкретном месте. Мы предпочитаем вторую позицию.

ЛИТЕРАТУРА

•     Аксянова Г.А. 1976. Ненцы. Расово-морфологическая характеристика по данным одонтологии и соматологии в связи с их этногенезом. Автореферат на соискание ученой степени кандидата биологических наук. М: МГУ. 1976. 23 с.
•     Аксянова Г.А. 1992. Расовая характеристика ненцев // Материалы к антропологии уральской расы. - Башкирский научный центр УрО РАН – Уфа
•     Археология республики Коми. 1997. М.: Изд-во «Д и К»
•     Balint Cs. 1992. Der Gurtel im fruhmittelalterlichen Transkaukasus und das Grab von Us Tepe (Sowj. Azerbajdzan) // Awarenforshungen. I. Wien.
•     Бейли Н. 1970. Математика в биологии и медицине. М: Мир. 1970. 320 с.
•     Брусницына А.Г., 1999. Погребение раннего средневековья в районе Салехарда. // Вестник археологии, антропологии и этнографии. Вып. 2. Тюмень
•     Гавритухин И.О., Обломский А.М. 1996. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. Раннеславянский мир. Археологич славян и их соседей. Вып. 3. Москва
•     Голдина Р.Д. 1985. Ломоватовская культура в Верхнем Прикамье. Иркутск.
•     Давыдова Г.М. 1989. Антропология манси. М.: Институт этнографии АН СССР. 172 с.
•     Золотарева И.М. 1974. Антропологическая дифференциация восточных самодийцев // Антропология и геногеография. М: Наука. С. 215-231
•     Зыков А.П., Кокшаров С.Ф. 2001. Древний Эмдер. Екатеринбург.
•     Зыков А.П., Кокшаров С.Ф., Терехова Л.М., Федорова Н.В. 1994. Угорское наследие. Екатеринбург, Внешторгиздат.
•     Иванова М.Г. 1998. Городище Иднакар. Ижевск.
•     Карачаров К.Г., Ражев Д.И. 2002. Обычай скальпирования на севере Западной Сибири в средние века // Вестник археол., антр. и этнографии. - Вып.4. - Тюмень: Изд-во ИПОС СО РАН, 2002. - С. 137-140.
•     Карьялайнен К.Ф. 1994. Религия югорских народов. Том 1. Изд-во Томского университета, перевод с немецкого Н.В. Лукиной. Томск
•     Куликов Е.Е., Полтараус А.Б. 2002. Молекулярно-генетический анализ ДНК мумии ребенка из могильника Зеленный Яр / Северный Археологический Конгресс. Тезисы докладов. Издательство: Академкнига. Екатеринбург, Ханты-Мансийск. С. 173
•     Моисеев В.Г. 2002. К проблеме происхождения уралоязычных народов: Данные системы антигенов групп крови MNSs // Радловские чтения 2002 (материалы годичной научной сессии МАЭ РАН). СПб: МАЭ РАН. 2002. С. 61-64.
•     Мошинская В.И.1953. Керамика усть-полуйской культуры. // МИА № 35.
•     Мошинская В.И. 1965 Археологические памятники Севера Западной Сибири. // САИ. Вып. Д3-8.
•     Мурашко О.А., Кренке Н.А. 2001. Культура аборигенов Обдорского Севера в Х1Х в. Москва, Наука, 2001.
•     Murashko Olga and Krenke Nikolai. , 1996. Burials of indigenous people in the lower Ob region: dating, burial ceremonies and ethnic interpretations. // Arctic Anthropology Vol. 33 No. 1.
•     Очерки культурогенеза народов Западной Сибири. Т.3, 4, Томск: Издательство томского университета. 1998.
•     Перевалова Е.В., 2002. Войны и миграции северных хантов. // Уральский исторический вестник. № 8. Издательство «Академкнига», Екатеринбург. С. 36-58.
•     Руденко С.И. 1914. Предметы из остяцкого могильника возле Обдорска // Материалы по этнографии России. СПб, т. 2.
•     Семенова В.И. 2001. Средневековые могильники Юганского Приобья. Новосибирск, «Наука».
•     Федорова Н.В., Косинцев П.А., Фитцхью В. В., 1998. Ушедшие в холмы. Культура населения побережий северо-западного Ямала. Екатеринбург.
•     Хомич Л.В. 1995. Ненцы. Очерки традиционной культуры. Санкт-Петербург, изд-во Русский двор.
•     Чернецов В.Н. 1953. Усть-Полуйское время в Приобье. // Древняя история Нижнего Приобья. МИА № 35.
•     Chernetsov V.N., Mozhinskaya V..I. , 1974. The Prehistory of Western Siberia. Translated by Henry N. Michael. London, Montreal: Arctic Institut of North America/ McGheell – Queens University Press. 1974.