«Ни одного полководца римляне не ненавидели так сильно и так жестоко, как отца Помпея — Страбона», — писал Плутарх, впрочем, добавляя тут же, что тот был превосходным воином (ἀνὴρ πολεμικώτατος) (Pomp. 1. 2). Историки нового времени немного модифицировали приведённую оценку: «Помпей Страбон был умелым воином и опытным полководцем. Но он не пользовался ни доверием своей партии, ни преданностью собственных солдат. Напротив, его боялись и ненавидели»². Бесспорно, отец победителя пиратов и Митридата был не слишком приятным человеком, но значит ли это, что даже воины, которыми он командовал, не любили его? Обратимся к фактам.

Свой cursus honorum Помпей Страбон начал квестором на Сардинии, а затем (в 93 или 92 г.), возможно, был пропретором Македонии (Сic. Divin. in Caec. 63; IG. III. Еd. min. 4101)³ — как и его отец, погибший в бою с балканскими кельтами. Вполне возможно, что и сын сражался с пограничными племенами и приобрёл боевой опыт. Во всяком случае, вряд ли он так успешно командовал бы в боях с италийцами, если бы впервые принял командование в 90 г. (здесь и далее — до н. э.).

Звёздным часом Помпея Страбона стала Союзническая война. В 90 г. он был одним из пяти легатов консула Рутилия Лупа (Cic. Font. 43; App. BC. I. 40. 179). Ему было поручено ведение операций в Пицене, обладание которым было необходимо Риму для обеспечения связи с жизненно важной долиной Пада⁴. Отец будущего победителя Митридата имел обширные с. 129 владения в Пицене5, а стало быть и клиентелу, хорошо знал те края⁶.

Помпей осадил Аскул, однако оборонявший его претор марсов Тит Лафрений организовал эффективное сопротивление, совершив, в частности, успешную вылазку (Front. III. 17. 8)⁷. Вскоре для деблокады города подошли пицентины и пелигны, возглавлявшиеся соответственно Гаем Видацилием и Веттием Скатоном. Это заставило Помпея отойти на север, к Фалернской горе, близ которой его войско было обращено повстанцами в бегство. Помпей отступил в Фирм, который осадили войска Лафрения — остальные италийские военачальники отправились «в другие места» (ἐφ’ ἕτερα), очевидно, считая, что с Помпеем покончено. Однако Фирм был хорошо укреплён, да и его природное положение облегчало оборонительные действия⁸, поэтому Лафрений не смог взять город. Сколько именно времени продолжалось «сидение» Помпея Страбона в Фирме, неизвестно⁹, однако времени он, видимо, даром не терял. Аппиан туманно пишет, что полководец «вооружил оставшихся» (ὁπλίζων τοὺς ὑπολοίπους). Однако Помпей не ограничился вооружением «оставшихся», но и набрал новых воинов из округи¹⁰ — поддержка местных жителей, среди которых он имел обширную клиентелу, весьма пригодилась¹¹. Вступать в бой с Лафрением он не торопился (Aрр. BC. I. 47. 204). Удивляться этому не приходится — новобранцев нужно было обучить, чем, очевидно, легат и занимался¹². Не вызывает сомнений что он проявил должную энергию и умение обращаться с воинами — как известно, части, потерпевшие поражение в первых боях, долго потом находятся под впечатлением неудачи, да и авторитет командира, естественно, страдает. Однако это не помешало Помпею Страбону подготовить армию к новым боям. с. 130

Через какое-то время к Фирму подошли войска другого легата — Сервия Сульпиция13. Помпей атаковал Лафрения из города, и в результате комбинированного удара италийцы были разгромлены, а их вождь погиб в бою¹⁴. Уцелевшие повстанцы заперлись в Аскуле, осаду которого повёл консул Луций Юлий Цезарь, а по его смерти — легат Гай Бебий (App. BC. I. 47—48). Тем временем Помпей разгромил пицентинов, в честь чего сенаторы облачились в парадные одежды (Oros. V. 18. 17; Liv. Per. 75)¹⁵.

Как видим, Помпею Страбону удалось создать достаточно боеспособное войско, которое, несмотря на поражение при Фалернской горе, смогло вскоре одержать крупные победы. Немалую роль, вероятно, сыграло то, что под Фирмом его армия действовала совместно с армией Сульпиция Гальбы, т. е. воинам Помпея не приходилось полагаться только на свои силы, что не могло не придать им уверенности. А после удачного исхода боя их уверенность в себе явно возросла, что и показало следующее сражение, чей успешный исход имел в Риме такой резонанс¹⁶.

Победы Помпея Страбона, очевидно, способствовали избранию его консулом на 89 г. (Fasti Cap. 665)¹⁷. Ему было поручено руководство операциями на северном театре военных действий, тогда как его коллеге Луцию Порцию Катону — на южном¹⁸. Новоиспечённый консул не терял времени даром — он набрал в армию новых рекрутов, и в сражении с италийцами, которое произошло уже в зимние месяцы 89 г., его армия насчитывала, если верить Веллею Патеркулу, с. 131 75 тыс. чел. (II. 21. 1)19. Возможно, цифры эти преувеличены, но ясно, что численность его войска значительно возросла.

89 год стал годом самых блестящих побед Помпея Страбона. Он нанёс сокрушительное поражение марсам (Liv. Per. 74; Oros. V. 18. 18), шедшим, по-видимому, на помощь Аскулу²⁰, и корпус повстанцев, двигавшийся в Этрурию (App. BC. I. 50. 216)²¹. Вероятно, именно за эти победы полководец и был провозглашён императором²². Несомненно, его популярность в армии была уже высока благодаря военным успехам и, надо думать, личной храбрости, без проявлений которой трудно было бы завоевать авторитет среди воинов, а в постмарианской армии особенно²³.

Но нельзя забывать и о ещё одной стороне дела — Помпей Страбон умел поощрять подчинённых. В этом отношении характерны обстоятельства, сопутствовавшие осаде и взятию Аскула в октябре или ноябре 89 г. (Liv. Per. 76; App. BC. I. 47. 208—209; Oros. V. 18. 26), которое стало венцом побед Помпея Страбона²⁴. Как известно, именно за заслуги в боях под Аскулом 17 ноября 89 г.²⁵ полководец даровал римское гражданство турме испанских всадников (обычно именуемой саллюитанской) и пожаловал им ожерелья, фалеры, двойной паёк (frumentum duplex) и другие награды (CIL. I². 709 = VI. 37045)²⁶. Это был случай исключительный, однако для того времени весьма характерный. После битвы при Верцеллах Марий даровал гражданство двум когортам воинов из Камерина — за что его, кстати, обвиняли в нарушении закона (Cic. Pro Balbo. 50; Plut. Mar. 28. 3). Помпей же сделал гражданами не италийцев, а достаточно большую группу (хотя и не столь с. 132 многочисленную) peregrini stipendiarii27, тогда как даже персональные пожалования civitas Romana провинциалам были в то время редкостью²⁸. Вполне вероятно, что это был не единственный случай дарования гражданских прав испанцам²⁹ и другим провинциалам. Следует также отметить, что полученный всадниками саллюитанской турмы frumentum dupleх оценивался весьма высоко и упоминается в источниках очень редко³⁰.

Если таких поощрений удостаивались испанские воины, то можно себе представить, как заботился Помпей Страбон о воинах-римлянах. 25 декабря 89 г. состоялся его триумф de Asculaneis Picentibus (Acta triumph. 665)³¹ — единственный триумф, отпразднованный за победы в Союзнической войне³². Сенат рассчитывал, что огромная добыча, захваченная при взятии Аскула, позволит пополнить опустевшую казну — если, конечно, она попадёт туда; казалось бы, на это можно было рассчитывать — ведь значимость триумфа зависела во многом от того, какая сумма будет внесена полководцем в эрарий (см., напр. Liv. Х. 46. 5—6)³³. Однако Помпей предпочёл не делиться с казной (Oros. V. 18. 26). Строго говоря, добыча и доход от неё, manubiae, поступали в распоряжение военачальника³⁴, и сдача их в эрарий не была обязательной³⁵, хотя предполагалось, что полученные средства всё равно должны быть израсходованы в общественных интересах, например, для раздач воинам или строительства и украшения храмов³⁶. Формально Помпей Страбон не нарушил этого правила, ибо, как указывалось в литературе³⁷, оставлял добычу явно не для одного себя, но и для воинов³⁸. Однако в условиях с. 133 жесточайшего финансового кризиса39, когда не хватало денег для хлебных раздач и пришлось распродавать участки вокруг Капитолия (Oros. V. 18. 27), интересы казны в глазах римского общества наверняка стояли на первом месте, а потому поступок полководца вызвал возмущение, и за ним прочно закрепилась репутация эгоиста и корыстолюбца (Plut. Pomp. 1. 4; Gran. Lic. 23F). Однако дело было, конечно, не в заурядной жадности, хотя эгоизм победителя Аскула отрицать не приходится. Помпей Страбон явно взял курс на создание «клиентской» армии, которую можно было бы потом использовать в борьбе за власть, разделив в этом отношении пальму первенства с Суллой⁴⁰. Не приходится сомневаться, что он щедро поделился аскуланской добычей с солдатами и командирами — иначе трудно объяснить ту верность, которую продемонстрировало ему войско в дальнейшем.

И ещё один чрезвычайно важный момент. Помпею приходилось набирать воинов на севере Италии, и потому большую роль играло то, что именно он провёл lex Pompeia de Transpadanis о даровании латинского гражданства общинам по ту сторону Пада (Plin. NH. III. 138; Ascon. 2—3), который, по-видимому, коснулся и некоторых лигурийских общин к югу от реки, причём не предполагалось выведение поселенцев в латинские колонии. Кроме того, он проводил в жизнь lex Iulia и lex Plautia Papiria, принятые, кстати, в его консульство. Напоминанием о его деятельности по распространению римского и латинского гражданства стали топонимы — Alba Pompeia, Laus Pompeia⁴¹. Это, несомненно, укрепляло как политические, так и военные позиции Помпея Страбона, особенно в условиях грядущей гражданской войны⁴². О его связях с италийской верхушкой свидетельствует и состав его военного совета, в который, помимо нобилей⁴³ вроде Кв. Марция Филиппа, Л. Юния Дамасиппа, Л. Сергия Катилины были и представители италийских общин, такие, как Г. Тарквиций, Л. Инстей, Л. Веттий и другие⁴⁴.

с. 134 В 88 г. Помпей Страбон, рассчитывавший на второе консульство (Vell. Pat. II. 21. 2), вынужден был удовольствоваться лишь продлением полномочий45 и продолжал боевые действия в качестве проконсула⁴⁶. Данные о его операциях в 88 г. спорны, но в том, что они имели место, сомнений нет; кроме того, Помпей продолжал укреплять своё положение в областях, где проводил законы о даровании римского и латинского гражданства и чьим патроном теперь стал. По сути, он достиг положения «полудержавного властелина» Пицена и Транспаданской Галлии⁴⁷. Однако политическая обстановка тем временем радикально изменилась: плебейский трибун П. Сульпиций при поддержке Мария добился распределения новых граждан по всем 35 трибам, а не по 8, как было решено прежде, и передачи командования в войне с Митридатом Понтийским от Суллы к Марию. Возмущённый Сулла двинул армию на Рим, взял его и отменил законы Сульпиция, а самого трибуна, Г. Мария и ещё 10 человек объявил врагами (App. BC. I. 55—58; Plut. Sulla. 8—10; Мar. 35; Liv. Еp. 77; Flor., III. 21. 6—8; Vell. Pat. II. 18. 5—19. 1; Oros. V. 19. 1—7). Эти события прямым образом сказались на положении Помпея Страбона: Сулле предстояло отправиться на Восток, а для обеспечения стабильности ситуации в Италии его коллеге Квинту Помпею Руфу⁴⁸ было необходимо иметь вооружённые силы. Чтобы не набирать новую армию, сенат (или по другой версии, комиции)⁴⁹ велел ему принять командование над армией Помпея Страбона (App. BC. I. 63. 283—285).

Такое решение у Помпея Страбона, разумеется, восторга не вызвало (App. BC. I. 63. 284). Настал решающий момент: как поведёт себя армия? Позволит ли она заменить своего командующего, под чьим руководством одержала немало побед, получила единственный в Союзнической войне триумф и немало обогатилась за счёт добычи, которой щедро делился с нею полководец? Остаётся лишь удивляться наивности тех, кто принимал такое решение — перед глазами был пример Суллы, который ответил на попытку отстранения его от командования взятием Рима, стоило ли опять испытывать судьбу? Но случилось то, что случилось. Когда в ставку Помпея Страбона приехал Помпей Руф, глава пиценской армии на словах согласился подчиниться ему, но на следующий день (судя по всему, во время жертвоприношения) с. 135 солдаты набросились на консула и убили его. Страбон ограничился словесным порицанием в адрес убийц, а затем вновь принял командование (Val. Max. IX. 7 mil. rom. 2; App. BC. I. 63; Liv. Ep. 77; Vell. Pat. II. 20. 1).

Беспрецедентность происшедшего была очевидна: в незапамятные времена, в 414 г., воины забросали камнями военного трибуна с конcульской властью Марка Постумия (Liv. IV. 50. 5), но случаев расправы с консулом ещё не было (Vell. Pat. II. 20. 1). Совершенно недопустимым выглядело и поведение Страбона: он не только не позаботился о наказании виновных, но и не постеснялся опять занять свой пост вопреки решению сената. Неудивительно, что Ливий (рer. 77) и Веллей Патеркул (II. 20. 1) прямо обвиняли его в убийстве консула. Хотя прямых улик против Страбона нет, причастность полководца к расправе с Помпеем Руфом очень вероятна50. Но нельзя не отметить и косвенной ответственности Суллы — если ради сохранения командования можно взять Рим, то неужели нельзя убить консула?

Важно отметить и ещё одно обстоятельство: армия продемонстрировала нерушимую верность полководцу. Усилия Помпея Страбона, который многие месяцы соответствующим образом строил отношения с солдатами и командирами, принесли свои плоды. Как указывалось в литературе, для командующих особенно важна была поддержка офицеров и центурионов⁵¹, без которой в конечном счёте была невозможна поддержка всей армии. Как показало убийство Помпея Руфа, полководец обеспечил себе популярность низшего и среднего командного звена⁵², чья позиция и сделала возможным столь беспрецедентное событие. Однако теперь он окончательно становился заложником этой позиции, ибо после случившегося потеря командования была чревата куда более крупными неприятностями, чем утрата высокого положения⁵³.

Между тем обстоятельства готовили пиценской армии новое испытание на прочность. После отбытия Суллы на Восток для борьбы с Митридатом в Риме произошла новая смута — новый консул, Луций Корнелий Цинна, попытался силой провести закон о распределении новых граждан по 35 трибам, но после неудачного для него побоища на улицах Рима бежал и был отрешён от должности и заменён фламином Юпитера Луцием Корнелием Мерулой. После этого он переманил на свою сторону армию Аппия Клавдия под Нолой, начал собирать войска в италийских городах и вскоре двинулся на Рим (Liv. Ep. 79; App. BC. I. 64—65; Plut. Мar. 41. 1; Sert. 4. 5; Flor. с. 136 III. 21. 9—10; Vell. Pat. II. 20. 2—4; Gran. Lic. 15F). Сенат вызвал легионы Помпея Страбона на помощь. Последний прибыл к Городу, но не спешил сражаться с врагом, надеясь получить второе консульство. Без разрешения сената он вступил в переговоры с Цинной — и вновь неудачно (Vell. Pat. II. 21. 2; Oros. V. 19. 10).

По-видимому, именно после этого произошли события, иногда именуемые мятежом в армии Помпея Страбона54. Некий Луций Теренций⁵⁵, контубернал Гнея Помпея, будущего соперника Цезаря, подкупленный Цинной, должен был убить сына полководца, а его сообщники намеревались поджечь палатку Страбона. Но юного Гнея вовремя предупредили, и покушение не увенчалось успехом — его собственную палатку изрубили мечами, но Гней заранее покинул её, а у палатки командующего была поставлена надёжная охрана. Между тем «в лагере поднялась суматоха, и воины, горя ненавистью к своему полководцу (μίσει τοῦ στρατηγοῦ) и подстрекая друг друга к мятежу, начали разбирать палатки и браться за оружие. Сам полководец, испугавшись шума, не выходил из палатки. Напротив, Помпей открыто появился среди воинов, с плачем умолял их не покидать отца и, наконец, бросился ничком на землю перед воротами лагеря. Там он лежал и, проливая слёзы, просил уходящих воинов растоптать его ногами. Воины, устыдившись, возвращались, и таким образом все, кроме восьмисот человек, изменили своё намерение и примирились с полководцем» (Plut. Pomp. 3. Пер. Г. А. Стратановского).

Действительно ли в армии Помпея Страбона произошёл мятеж, как считают некоторые историки? Но почему вдруг солдаты и центурионы, которые совсем недавно, не желая расставаться с любимым полководцем, убили его преемника, теперь вдруг воспылали ненавистью к нему? Х. Айгнер, принимая на веру рассказ Плутарха, простодушно пишет о переменчивости настроений воинов⁵⁶. Р. Сигер, напротив, сомневаясь в достоверности многих деталей рассказа Плутарха, резонно указывает: «В особенности представляется невероятным, чтобы люди, которые только что убили Руфа ради сохранения командования за Страбоном, стали бунтовать против него, не имея на то серьёзных причин»⁵⁷. О таковых обычно словоохотливый Плутарх умалчивает — возможно, для него само собой подразумевалось, что воины не могли хорошо относиться к своему военачальнику, которого ненавидели едва ли не все римляне.

Прежде всего нужно напомнить об одном очевидном обстоятельстве — в этом рассказе явно преувеличена роль юного Помпея⁵⁸: он и убийство отца с. 137 предотвратил, и воинов его уговорил остаться, проявив похвальную pietas по отношению к родителю. Между тем бросаются в глаза некоторые несообразности: каким образом воины в разных концах лагеря среди шума и суматохи могли услышать плач и мольбы сына полководца? Да и можно ли поверить, что Помпей Страбон, прошедший через столько сражений одной из самых тяжёлых в истории Рима войн, стал бы отсиживаться в палатке? В этом также позволительно усомниться59. И, наконец, зачем было убивать и без того ненавистного воинам командующего? Ведь для перехода на сторону врага это совсем не требовалось — армия Луция Сципиона, например, дважды изменяла ему, но оба раза он оставался жив⁶⁰.

Картина, очевидно, была иной. Заговорщики попытались убить Помпея Страбона именно потому, что войско было предано ему⁶¹. Заговорщики объявили солдатам, что их полководец убит⁶² и надо подумать о собственной безопасности — ведь за убийство Помпея Руфа сенат может им отомстить. В первый момент воины поверили в гибель своего военачальника, но вскоре истина открылась — командующий появился перед ними, весть об этом разнеслась по лагерю, и ситуация нормализовалась⁶³.

Таким образом, армия ещё раз продемонстрировала верность своему вождю. Помпея покинули, как уже говорилось, лишь восемьсот человек. Правда, распался его consilium⁶⁴ — по крайней мере, в том виде, в каком он существовал в конце 89 г. Так, впоследствии мы обнаруживаем у Сертория членов военного совета Помпея Страбона Луция Инстея и Квинта Гиртулея, равно как и братьев того и другого — а ведь именно Серторий противостоял в тот момент победителю Аскула, а потому есть все основания думать, что как раз тогда они и перешли на сторону врага⁶⁵. Вполне возможно, что к циннанцам ушёл Луций Теренций, а также его брат Тит⁶⁶. Однако не стоит с. 138 преувеличивать значение этих фактов — не военный совет, а центурионы осуществляли контроль над армией, а они, очевидно, сохраняли верность командующему. Состав же совета менялся и до гражданской войны — достаточно вспомнить Цицерона, убывшего из пиценской армии ещё до взятия Аскула.

По-видимому, именно после этих событий начались бои армии Помпея Страбона с войском Сертория67. Во время одного из этих сражений произошёл знаменитый в истории гражданских войн в Риме эпизод — в ночном бою солдат Помпея убил брата, а «на следующий день, когда лежавшие вперемешку тела отделяли друг от друга для погребения, воин Помпея узнал тело своего брата, которого сам убил», и в отчаянии пронзил себя мечом (Oros. V. 19. 10—13; Liv. Per. 79; Val. Max. V. 5. 4; Tac. Hist. III. 51. 2). Обращает на себя внимание, что стороны производили обмен убитыми — это единственное сообщение такого рода применительно к истории гражданской войны 88—82 гг. К тому же в том бою погибло, если верить Орозию (V. 19. 10), лишь 600 человек с каждой стороны. Учитывая, что друг другу противостояли многотысячные армии⁶⁸, потери сравнительно небольшие. Конечно, это можно объяснить двойственной позицией Помпея Страбона, который не спешил с решительными действиями до тех пор, пока сенат не гарантирует ему получения второго консульства, а также сохранял надежду на соглашение с Цинной⁶⁹. Но вольно или невольно, командующий тем самым сохранял свою армию для решающего момента. К сожалению, никаких, даже косвенных данных о том, сказывалась ли такая позиция полководца на его отношениях с собственными солдатами и центурионами, у нас нет.

Однако момент этот так и не наступил — затянувшаяся осада привела к возникновению эпидемии, которая, если верить источникам, унесла жизни 17 тысяч воинов, из них 11 тысяч — Помпея Страбона (Gran. Lic. 21—22F; Oros. V. 19. 18). Умер и он сам⁷⁰.

Во время похорон толпа выразила свою ненависть к покойному военачальнику, который своими не слишком активными действиями помог Цинне и Марию поставить Город и его жителей в тяжёлое положение (Plut. Pomp. 1. 2; Vell. Pat. II. 21. 4; Gran. Lic. 22—23F; Obseq. 56а). Э. Вин высказала точку зрения, что солдаты Помпея своим невмешательством продемонстрировали тем самым неприязнь к нему⁷¹. Однако, как указывает Б. Р. Кац, основная часть поредевшей от боёв и эпидемии пиценской армии, с. 139 по-видимому, просто не присутствовали на похоронах, а насколько остальные могли помешать разбушевавшейся толпе, мы не знаем72.

Любопытным эпилогом стало последующее поведение солдат Помпея Страбона. Когда на помощь Риму прибыл Метелл Пий, они попросили его принять их под своё командование, «уверяя, что под началом человека опытного и деятельного они будут хорошо сражаться и одержат победу». Метелл предложил им вернуться под командование консула Октавия, после чего эти солдаты передались Цинне» (Plut. Mar. 42. 5—6. — Пер. С. А. Ошерова). В. Ине в связи с этим писал о деморализации войск⁷³, а Х. Айгнер полагает, что «они выбрали для себя ту сторону, на которой, по их мнению, было больше шансов на выживание»⁷⁴. Но если бы речь шла о деморализации, которая обычно сопровождается падением боевого духа, разве стали бы бывшие воины Помпея говорить, что под руководством Метелла они победят (даже со скидкой на риторические преувеличения Плутарха)? И прежде, чем подумать о выживании, солдаты предложили Метеллу, чтобы он повёл их в бой. Таким образом, Помпей Страбон воспитал в своих подчинённых не только преданность своей персоне, но и определённый, если так можно выразиться, кодекс чести, свойственный настоящим профессионалам.

Остаётся подвести итоги. Помпей Страбон наряду с Суллой был первым, кто создал «клиентскую» армию⁷⁵. При этом он шёл на самые неожиданные шаги, начиная от дарования гражданских прав целой турме испанских всадников и кончая отказом внести добычу в эрарий в условиях тяжелейшего финансового кризиса — очевидно, чтобы позаботиться не только о себе, но и подчинённых. И они хранили ему верность до конца. Впоследствии сын полководца, Помпей Магн, учтёт опыт отца, как положительный, так и отрицательный, и это поможет ему стать на время первым человеком в Риме.