Millar F. Rome, the Greek World and the East. Volume I. The Roman Republic and the Augustan Revolution. The University of North Carolina Press, Chapel Hill and London, 2002. P. 292—313.
Перевод с англ. О.В. Любимовой.

Новая греческая надпись свидетельствует, что в 26 или 25 гг. до н. э. гражданин Эфеса отвечал за «установку Sebastou и посвящение святилища»¹. Он мимоходом упоминается в списке жрецов; но сама эта мимолетность многое говорит нам о том, каким жители греческого города видели мир в 20-х гг. до н. э. Sebastos — это, конечно, принятый греческий эквивалент имени Augustus, и на протяжении императорского периода ему еще предстояло появиться в тысячах надписей. Но данную статую установили спустя лишь год или два после того, как имя Август, которое никогда ранее не использовали как личное имя, было придумано в Риме и торжественно утверждено сенатом и народом в 27 г.; утверждено как новое, дополнительное имя тридцатипятилетнего победителя в гражданских войнах, «Императора Цезаря, сына Божественного», которого мы называем Октавианом. После самой победы, то есть, после битвы при Акции, в которой силы Антония и Клеопатры бежали, прошло всего пять или шесть лет. Сам Антоний посещал Эфес зимой 42—41 гг., а затем в 33—32 гг., и в один из этих приездов послом к нему явился другой человек из тех семи, кто назван в списке жрецов². Затем, сразу после битвы, Октавиан тоже приехал в Эфес. Случай сохранил письмо, которое он тогда написал совершенно незначительному городу Розос на сирийском побережье. В его словах отражены те с. 293 взаимоотношения, которые должны были тогда формироваться со многими, возможно, с сотнями других греческих городов:

Послы, направленные к нам… прибыли ко мне в Эфес и вели беседу по тем вопросам, по каким было им поручено. Я оказал хороший прием этим людям, найдя их мужами достойными, любящими родину, и принял от них почести, а также венок. Постараюсь, когда прибуду в ваши края, сделать вам добро и сохранить вместе с тем привилегии вашего городаⁱ³.

Таким образом, Эфес ненадолго стал политическим центром греко-римского мира, и там невозможно было не знать, что власть только что поменялась. Но голосование, которое в 27 г. до н. э. состоялось в Риме, тоже было известно в Эфесе, и имя Augustus/Sebastos было уже так общепринято, что слово «Sebastos» могло означать статую — о которой уже приняли решение, которую изготовили и торжественно установили. Со статуей было связано святилище (temenos); новые элементы появились в общественной деятельности, религиозной жизни и зримой топографии города.

В сущности, я хочу сказать, что тот поворотный пункт, каким стало правление Августа, можно изучить, рассмотрев, каким образом люди представляли — или отражали — реальность в тысячах общин по всему Средиземноморью; ибо действительно произошла революция, и прежде всего революция в сознании, но она была не только римской. Конечно, если мы это сделаем, то увидим лишь то, что еще можно увидеть. В городах греческого мира, в Северной Африке, Италии и южной Галлии есть письменные документы, архитектурные руины, статуи, монеты. В других местах может не оказаться практически ничего или в лучшем случае — история завоевания, как его видели извне.

Поэтому можно лишь исследовать внутреннюю логику изображений Августа — литературных или символических⁴. Иногда помощь приходит с неожиданной стороны: например, от рыжей коровы по кличке Таурида. Эта прежде неизвестная жительница ранней Римской империи вошла в историю на страницах «Journal of Egyptian Archaeology» за 1982 г.; опубликованный там папирус гласит, что раб римского гражданина, проживавшего в Египте, сдал эту корову в аренду в 26 г. до н. э. Дата известна нам потому, что это был «пятый год правления [kratesis] Цезаря, сына бога»⁵. Сорок лет спустя граждане с. 294 Рима, прогуливавшиеся возле мавзолея Августа, могли прочитать в «Деяниях» (27), что он подчинил Египет империю римского народа. Здесь имеется некое противоречие, которое никогда не может и не должно быть разрешено. Но сами по себе выражения, с помощью которых два жителя Египта датировали приобретение коровы, — это факт. И выражения, которые употребили фонарщики Оксиринха, принося клятву четырьмя годами ранее, в 30/29 гг., — это тоже факт. Этот документ особенно важен, ибо приводит нас в тот общественный слой, которого обычно не достигают другие наши свидетельства; по меньшей мере из четырех фонарщиков двое носили египетские имена, один — греко-египетское, и по меньшей мере двое были неграмотны. Они поклялись поставлять масло для храмовых светильников в продолжение текущего года, первого года правления Цезаря, «так же, как поставляли до двадцать второго года правления, который был и седьмым» (P. Oxy. 1453). Жизнь продолжалась, обязательства оставались в силе, но один монарх — Клеопатра — уступил место другому, по имени Цезарь.

Легко возразить, что, каким бы мир ни представлялся из Египта, единственного крупного эллинистического царства, которое прямо перешло «под власть» единоличного римского правителя, в Риме иначе смотрели на вещи. В этом есть доля правды, но лишь доля. Корнелий Непот, завершая свою биографию Аттика, засвидетельствовал уверенность Аттика о том, что и Октавиан, и Антоний желают первенствовать «не только в Риме, но и во всем мире» (Att. 20, 5). Этот бесстрастный нейтралитет, которого явно придерживался и сам Непот, вполне сопоставим с тем, как относился к делу некий римский простолюдин, когда в 29 г. до н. э., через два года после Акция, Октавиан возвратился. Когда он приблизился к Риму, в толпе, вышедшей ему навстречу, оказался человек с вороном, вовремя прокричавшим: «Ave Caesar Victor Imperator» (Да здравствует Цезарь, победоносный император). Это произвело на Октавиана впечатление, и он купил почтительную птицу (officiosa avis) за 20 000 сестерциев. И тогда компаньон этого человека сообщил, что существует и второй ворон; когда его принесли, он прокричал «Ave victor imperator Antoni» (Да здравствует Антоний, победоносный император) (Macrobius, Sat. 2, 4, 29). Это очень красноречивая история. Во-первых, установленный ритуал приветствия важных лиц легко можно было приспособить к новому положению. Во-вторых, ожидалось, что появится новый победитель, который будет проявлять щедрость, когда этого потребует честь: та сумма, доли в которой не получил компаньон этого человека, описана как liberalitas.

Но из этого анекдота можно извлечь и гораздо более важные сведения. То, что мы видим, — это верноподданное поведение, которое человек считает и подобающим в публичной обстановке, и выгодным для себя. Но в этом случае — и, возможно, только в этом случае, — мы знаем, что он не испытывал верноподданнических чувств, ему было совершенно все равно. Поэтому важно с. 295 подчеркнуть, что, глядя на ритуалы, культы, публичные выражения благодарности, возведение статуй и прочие зримые символические формы, мы не должны задаваться вопросом, что люди чувствовали на самом деле, ибо мы этого не знаем (и почти всегда в принципе не можем знать). Примерно через два века после смерти Августа Тертуллиан указывал языческому миру, что все их верноподданнические ритуалы решительно ничего не говорят об их истинных чувствах; представьте себе, — пишет он, — что сердца язычников покрыты неким прозрачным веществом: вы сможете заглянуть в них и, в тот самый момент, как люди провозглашают одного императора, вы увидите, что в их сердцах уже появился образ его соперника и преемника, проводящего раздачи (Apol. 35, 7). Невозможно таким образом проникнуть в сердца подданных Августа. Мы не можем быть уверены, что они испытывали — или же не испытывали — почтение, лояльность и благодарность, которые столь бурно выражали. Но мы можем исследовать логику их публичных действий, слов, артефактов и строений.

Или, точнее говоря, мы можем исследовать эту логику, если общины, которыми мы занимаемся, когда-либо высказывались, действовали или создавали артефакты, и если это дошло до нас или как-то отразилось в источниках. Точно так же, если мы пытаемся рассмотреть поступки Августа или сената и понять, как их представляли себе подданные, это тоже возможно лишь благодаря тем людям, восприятие которых оставило какие-то следы. Поэтому наше представление неизбежно будет неполным. Но я все же настаиваю на том, что, говоря о восприятиях или представлениях, мы обсуждаем важную составляющую того, чем «была» Римская империя. Во-первых, появление единоличного правителя из недр римской республиканской системы создало такое конституционное положение, которое представляется нам по сути своей двусмысленным. Поэтому особенно важны символы и слова, которыми в провинциях описывали новое положение. Во-вторых, именно потому, что провинциальные города были самоуправляющимися политическими сообществами, они могли реагировать и реагировали на перемены, происходящие с центральным правительством. Они были одновременно и свободны, и обязаны выбирать правильные символы и ответы, именно потому, что, как правило, в них не стояли римские войска и не распоряжались римские чиновники, постоянно находившиеся на месте. Действительно, во время гражданских войн римские войска и чиновники присутствовали во многих областях — по крайней мере, в определенные периоды, — как активная, жестокая и деспотическая сила. Независимо от того, насколько серьезно эти жестокости и поборы повлияли на экономику — что нелегко установить⁶ — их прекращение после Акция и завоевания Египта не могло остаться незамеченным. Например, прадед Плутарха с. 296 часто вспоминал, как граждан Херонеи заставили переносить к морю мешки с зерном для войска Антония при Акции. Под ударами плетей они уже перенесли одну партию, когда пришли вести о победе Октавиана. Управители и солдаты Антония тут же бежали, а граждане поделили зерно между собой (Ant. 68). Когда мы пытаемся представить себе, что в действительности означали блага Августова мира, всегда можно начать с того, чтобы вспомнить, как эти жизнерадостные греки поедали доставшиеся им припасы.

Самое большее через несколько лет на территории, которая в 27 г. стала провинцией Ахайя (то есть, на большей части современной Греции), вообще не осталось римских легионов, и так же обстояло дело во многих других местах. Единственный наместник каждой провинции вместе со своим штабом мог время от времени появляться, чтобы отправлять правосудие, но лишь в крупных центрах; так что в более мелких поселениях его вообще никогда не видели. Таким образом, быть общиной, подчиненной Риму, означало, во-первых, выражать символическую, или дипломатическую, приверженность, и, во-вторых, платить налог. Но и здесь прямое воздействие представителей Рима больше не ощущалось так, как ранее. Ибо откупщики (publicani), которые собирали налог до конца Республики, теперь исчезли — во всяком случае, из большинства областей, и общины (как представляется) стали платить его сами⁷. Итак, на самом деле можно увидеть, как порядок в Римской империи менялся на глазах у подданных, если просто для примера взять жалобы на налогообложение. Однажды в эпоху поздней Республики, как свидетельствует сравнительно новая надпись, города Азии, объединенные в koinon (провинциальный совет) подали такую жалобу; она была вызвана притеснениями сборщиков налогов, которые действовали в провинции, и города отправили посольство, чтобы оно выступило перед сенатом в Риме⁸. Однако в 29 г. до н. э., через два года после Акция, все изменилось. Когда жители маленького эгейского острова Гиар решили просить о снижении своего крошечного ежегодного налога, они отправили посла с прошением к Октавиану, который тогда находился в Коринфе, на пути в Рим. Речь шла о 150 драхмах, или 600 сестерциях, — это лишь малая доля той суммы, которую Октавиан вскоре отдал за говорящего ворона (Strabo, Geog. 485).

с. 297 Представление островитян о том, где теперь находится власть, следует считать важным само по себе, даже если оно было ошибочным; то есть, даже если бы Октавиан велел им обратиться в сенат. Но я очень сомневаюсь, что он это сделал. Хоть мы и не знаем, что случилось с рыбаком с Гиара, зато точно знаем, что Октавиан или Август писал, вероятно, где-то между 31 и 20 гг. до н. э., гораздо более крупному эгейскому острову Самосу. Это известно, потому что самосцы просили его предоставить им свободу, в том числе свободу от налога, и он отказался, причем сравнил их с карийской Афродисиадой не в их пользу. Можно не сомневаться, что город Самос не высек этот ответ в камне. Но город Афродисиада высек. Поэтому стоит отметить, как сформулирован ответ, впервые опубликованный в 1982 г.⁹:

Вы сами можете видеть, что я не дал привилегию свободы ни одному народу, кроме афродисийцев, которые встали на мою сторону в войне и были взяты штурмом из-за своей приверженности к нам. Ибо несправедливо предоставлять милость величайшей привилегии всем подряд и без причины. Я хорошо расположен к вам и хотел бы оказать милость моей жене, которая вступилась за вас, но не настолько, чтобы нарушить свой обычай. Ибо меня не беспокоят деньги, которые вы платите как налог, но я не хочу предоставлять кому-либо самые ценные привилегии без серьезной причины.

Если бы Самосу была предоставлена свобода, то нельзя доказать, что при этом не использовался бы конституционный механизм сенатского голосования; он действительно использовался в 39 г., когда свобода была предоставлена Афродисиаде, хотя Октавиан/Август упоминает об этом так, словно это было сделано исключительно по его воле¹⁰. Тем не менее, смысл и логика ответа безошибочно указывают на то, что фактически решение принимает автор этих слов, исходя исключительно из личных соображений. Упоминание о Ливии, как мы увидим, тоже очень важно. Но в данном случае имеет значение с. 298 ясно выраженное безусловное право и намерение автора решить вопрос, связанный с доходами, которые должны выплачиваться римскому государству, и попытка объяснить принципы, на которых основано его решение.

Я хотел бы остановиться на этом моменте. В итоге, как я полагаю, оказалось, что эпоха Августа открыла почти три века сравнительно пассивного и инертного правления, когда центральная власть редко проводила какую-то политику и в целом удовольствовалась тем, что отвечала на давление и запросы снизу¹¹. Решающую роль в этом сыграла революция в сознании, на которую я указал: то есть, осознание того, что существует единоличный правитель, имя и изображение которого встречаются везде (или везде пишут эти слова и делают изображения) и к которому можно обратиться. Поведение рыбака с Гиара прекрасно воплощает это отношение к делу. Но в правление Августа было и нечто другое, что напоминает мне не только сравнительное оцепенение промежуточных столетий, но и нравоучительное и реформаторское рвение периода тетрархии, Диоклетиана и Константина. Эти две эпохи объединяет целый ряд особенностей: акцент на победе, назначение членов обширной императорской семьи на военные и административные посты в разных частях империи, увлечение крупномасштабными строительными проектами, реформа основ налогообложения, нравоучительное самооправдание, обращенное к народу. Еще одна особенность, предвещающая бесконечные переезды дворов тетрархии, — это активное перемещение по всей империи, которое характерно для первой половины правления Августа: из восемнадцати лет после Акция он провел в Риме лишь около семи¹².

В одном из этих путешествий, в 27 г. в Галлии, Август провел перепись населения. Все наши источники об этом событии — эпитома Ливия (134) и Дион Кассий (53, 23, 5) — почти ничего больше об этом не сообщают, и ни один из них не проясняет, что ранее никогда не проводилась провинциальная перепись, подсчет людей и регистрация имущества. Конечно, только автор Евангелия от Луки сообщает, что состоялся всеобщий ценз, объявленный эдиктом Августа: «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею» (2:1). Как напомнил профессор Брант, из-за того, что наш источник случаен и неполноценен, не следует делать вывод, с. 299 что Лука просто ошибся¹³. В худшем случае он сократил до одного момента процесс, происходивший много лет в разных местах. Как бы то ни было, оказывается, что при Квиринии в Сирии действительно проводился ценз: когда в 6 г. н. э. закончилось правление Архелая, сына Ирода, возникла провинция Иудея, был предписан ценз, установлен налог и разгорелось сопротивление, которое так никогда и не затихало, пока не привело к великому восстанию и разрушению Храма в 70 г. н. э.¹⁴. Упоминание Луки — это отзвук того первого ценза. Как и вопрос о налоге, который задали Иисусу в Иерусалиме. «Монета ценза»ⁱⁱ, «Чье на нем изображение и надпись?» «Отдавайте кесарево кесарю» — эти выражения прекрасно отражают связь, которую видели между цензом, податью, чеканкой и императором¹⁵. Вообще, если народ Иудеи действительно верил, что платит подать «кесарю», то ясно, что он ошибался. Даже Египет, как утверждал Август, был присоединен к «империю римского народа»¹⁶. Но эта ошибка, как и многие другие, которые мы рассмотрим, показательна именно тем, что это ошибка. Действительно ли подать платили монетами, которые Матфей называет «монета ценза» и все три Евангелия идентифицируют как денарий, то есть, именно римскими монетами, — неизвестно. Но портрет и надпись на них могли увидеть все, еще прежде Акция.

Мы слишком легко, без удивления и почти без внимания принимаем перемену, которая всего за несколько лет произошла в Средиземноморье с чеканкой. Позвольте мне лишь кратко напомнить факты. До 44 г. до н. э. (13 лет до Акция) нет ни одного несомненного портрета живого римлянина на римской монете. Прецедент создал Юлий Цезарь в 44 г.; за ним последовали Октавиан, Антоний и Лепид в период триумвирата. Но все это время выпускались и другие монеты, без портретов с. 300 живущих людей¹⁷. Затем, с 31 г. до н. э. и впредь почти на каждом выпуске официальной римской чеканки, золотой, серебряной и бронзовой, изображен Октавиан-Август¹⁸. История неримской чеканки в империи, возможно, даже более поразительна¹⁹. До 31 г. до н. э. города, возможно, выпустили несколько прижизненных портретов Помпея и Цезаря, несколько — Марка Антония и, может быть, один — Октавиана. Но известно, что между 31 г. до н. э. и 14 г. н. э. портреты Августа чеканились в 189 разных местах. Хотя некоторые города (такие, как свободный город Тир) продолжали выпускать монеты без головы Августа, а в других местах производились монеты как с его портретом, так и без него, не следует преуменьшать колоссальное изменение символического характера чеканки, как римской, так и неримской. Монетные типы и легенды часто называют «пропагандой», но представляется, что это понятие бесполезно: неизвестно, кто решал данные вопросы и какую реакцию это вызывало. И снова мы имеем лишь зримые и неоспоримые примеры того, как люди истолковывали мир, в котором жили, или, иначе говоря, пример символов, которые они считали нужным публично демонстрировать. В этом свете довольно существенно, что в правление Августа и на римских, и на городских чеканках иногда изображали и других членов его семьи: Ливию, Агриппу Постума, Гая и Луция, Тиберия²⁰. Гай и Луций, вместе или по отдельности, встречаются на монетах более чем тридцати городов²¹.

Этот факт важен сам по себе, поскольку, как мы увидим, его явно подкрепляют другие свидетельства. Здесь же достаточно сказать, что если провинциалы на улицах Иерусалима или еще где-то в империи думали, что платить налог — значит «отдавать кесарево кесарю», то это простительная ошибка, и очень показательная. На самом деле Цезарю не принадлежали даже налоги с императорских провинций, что бы там ни утверждали некоторые ошибочные современные теории. Но, говоря об этом, следует обратиться к разделению провинций в 27 г. до н. э. И тут мы тоже встретимся с серьезной ошибкой или неверным истолкованием, которое на сей раз воплощено в важном документе этого времени. Рассматривая новую систему, созданную с. 301 в 27 г. до н. э., мы увидим также и другие примеры реального реформаторского управления, осуществляемого из центра Августом; полагаю или, по крайней мере, надеюсь, что я — не единственный, кто ранее не замечал совокупную значимость этих свидетельств, часть из которых довольно новые.

В январе 27 г. до н. э., через три с половиной года после победы, Октавиан предстал перед сенатом и формально предложил отказаться от своих полномочий. Быть может, лучше не доискиваться, что конкретно представляли собой эти полномочия, в бытность его триумвиром до конца 33 г. до н. э. или в промежуточный период, ибо этот вопрос вызывает неразрешимые трудности²². Но его единственной формальной должностью было консульство, которое он занимал с 31 г. и продолжал занимать до 23 г. В ответ на это сенат, а вслед за ним и римский народ, предоставил ему новое, неслыханное, имя Август и различные другие почести и учредил новый порядок назначения провинциальных наместников. Если взглянуть на все это с точки зрения провинций, то новое имя очень скоро получило распространение, по крайней мере, в крупных центрах. Что касается новой формы управления, то сохранилось лишь одно его подробное описание, составленное современником: в последнем параграфе «Географии» Страбона (840): «Ибо после того как отечество вручило ему первое место в управлении государством и пожизненную власть в вопросах войны и мира, он разделил всю территорию империи на 2 части: одну часть он назначил себе, а другую — отдал в управление народу»ⁱⁱⁱ. Всякому, кто знаком со сложностями такой знакомой темы как «конституция Августа», эти слова покажутся неверными: либо явным упрощением, либо, если толковать их буквально, — то есть как указание на точные выражения конституционного акта, — просто ошибкой. Но, опять-таки, необходимо помнить, что Страбон принадлежал к известной понтийской семье, связи которой с выдающимися римлянами восходили ко временам Лукулла, и что сам он посещал Рим, а в двадцатые годы поднимался вверх по Нилу в составе свиты Элия Галла, тогдашнего префекта Египта²³. Если он рассматривал реформу 27 г. до н. э. именно так, то это само по себе — исторический факт; если его слова вводят в заблуждение, то они тоже представляют собой показательную ошибку. Отметим также, что, по мнению Страбона, раздел состоялся не между Августом и сенатом, а между Августом и народом. Суть этого раздела состояла в том, что народ «посылал» в свои провинции наместников-консуляров или преториев, тогда как Август посылал в свои провинции наместников как консульского или преторского ранга (то есть, сенаторов), так и всаднического. Таким образом, с точки зрения Страбона, раздел заключался в том, что наместников провинций назначали разными способами. Он не мог не знать, с. 302 однако не поясняет, что сенатские наместники народных провинций носили республиканский титул «проконсул», тогда как титул наместников, назначенных императором, прямо указывал на их зависимость от него: «легат», то есть, представитель. Он не мог не знать этого по той очевидной причине, что эти титулы встречались повсюду в публичных надписях. Возможно, он не знал того, что позднее так четко объяснил Дион Кассий (53, 13—14): если легаты назначались Августом и служили, пока он их не сменит, то проконсулы избирались по жребию, согласно старому обычаю, и служили только год. Таким образом, право участвовать в жеребьевке они получали автоматически, через пять лет после отправления выборной должности претора или консула. Следовательно, управление этими провинциями действительно предоставлялось народным голосованием, хотя и не напрямую, а поддержка императора не играла никакой роли. Но легаты назначались благодаря поддержке императора, и это было отражено в их официальном титуле.

Если в период триумвирата, — по крайней мере, как представляется, — назначались все наместники, то теперь снова можно было стать проконсулом важной и богатой провинции Африка или Азия без чьего-либо покровительства. Однако всегда ли это было очевидно греческому образованному классу, который, подобно Страбону, принял факт римского владычества и управлял своими городами в этой системе координат? Похоже, что нет. Один из самых знаменитых документов эпохи Августа — это большое досье, где сообщается о том, как в 9 г. до н. э. города Азии отметили наступление новой эры, договорившись начинать все свои разнообразные календари со дня рождения Августа, 23 сентября²⁴. Это предложение, а скорее даже предписание на самом деле исходило от проконсула Азии, Павла Фабия Максима, потомка выдающейся республиканской семьи²⁵. В ответ на его угодническое письмо koinon (провинциальный совет) надлежащим образом принял постановление о новом порядке; проконсул упоминался в нем так: «Благодетель провинции в ранге проконсула, направленный правой рукой и суждением Августа».

Таким образом, налицо еще одна серьезная ошибка: даже это различие — между назначенными и неназначенными наместниками — могло растаять в глазах первых граждан богатой и культурной провинции. Однако до сих пор я выражался так, словно с точки зрения провинциалов все урегулирование 27 г. до н. э. сводилось только к этому различию в методе назначения наместников и новому имени «Август». Я действительно именно так и считаю; представление о том, что существовало две раздельных сферы власти или с. 303 административной деятельности, сфера императора и сфера сената, — это всего лишь современная выдумка²⁶. Поистине, это выдумка даже в большей степени, нежели я ранее думал. Ибо одно время я предполагал, что император с самого начала давал легатам, которых отправлял в провинцию, перечень предписаний (mandata), однако проконсулы стали получать их лишь примерно в конце I в. н. э. В этом случае они сохраняли определенную функциональную независимость²⁷. Но Дион Кассий совершенно ясно пишет, что Август начал давать предписания проконсулам, как и собственным легатам, уже в 27 г. (53, 15, 4). Недавно обнаруженное свидетельство дает важное подтверждение словам Диона Кассия. Во вновь переизданном письме Домиция Корбулона, проконсула Азии при Клавдии (AF 1974, 629), упоминаются entolai, «предписания» — несомненно, предписания императора; и этого подтверждения достаточно²⁸. Кроме того, еще два новых и очень важных свидетельства показывают, каким образом сборники предписаний Августа провинциальным наместникам просачивались вниз и влияли на жизнь общин и отдельных лиц в провинции.

Первое из них — это двуязычный эдикт Секста Сотидия Страбона Либускидиана, легата Галатии, изданный в начале правления Тиберия²⁹. На самом деле ясно, что Сотидий получил должность легата от Августа и оставался в должности после смерти и обожествления императора в 14 г. н. э. Эдикт посвящен применению в городе Сагалассе и окружающей области необычайно сложного набора правил, регулирующих право лиц, путешествующих по государственным делам, реквизировать транспорт по установленным ценам и требовать бесплатного жилья в определенных пределах. Во вводном параграфе ярко подчеркнута зависимость наместника от правил, составленных императором:

С моей стороны крайне несправедливо в собственном эдикте ужесточать то, что Августы, один из которых — величайший из богов [Август], а второй — величайший из императоров [Тиберий], всеми силами постарались предотвратить, то есть, чтобы никто не использовал повозки бесплатно. Но, поскольку халатность определенных людей требует немедленного наказания, я установил в отдельных городах и селах с. 304 перечень тех услуг, которые, по моему мнению, должны предоставляться, для того, чтобы он соблюдался и, если им будут пренебрегать, — проводился в жизнь не только моей властью, но и величием лучшего из правителей [по-гречески «Спаситель Sebastos», то есть, Август], от которого я получил предписания [entolai/mandata] по этим вопросам.

Из сбивчивых и самоуничижительных выражений понятно, что определенный сборник правил был составлен Августом, включен в mandata, первоначально полученные легатом, и подтвержден Тиберием. Есть все основания полагать, что Август давал такие же предписания наместникам всех типов.

Август выпустил и еще один сборник предписаний: Gnomon, то есть, руководство для римского чиновника в Египте, который отвечал за Idiov Logov, «особую казну», куда поступало бесхозное или конфискованное имущество. Лучше всего оно известно по выборке наиболее широко применяемых положений, которая была найдена на папирусе середины II в. Преамбула этого текста выглядит так: «Краткое изложение gnomonos, который божественный Август дал ответственным за Idiov Logov, и дополнений, вносимых время от времени императорами, или сенатом, или действующими префектами или идиологами». Этот сборник устанавливал очень подробные правила относительно личного статуса, прав императора на бесхозное имущество и конфискации имущества после осуждения. Если этот текст кажется слишком отдаленным от самого Августа, то мы (снова) существенно приблизились к нему благодаря недавно опубликованному папирусу с выписками из сборника, который был составлен не позднее середины I в. н. э. (P. Oxy. 3014)³⁰.

Размышляя о статусе и регулирующих его нормах, мы неизбежно должны размышлять о гражданстве. Покровительство императора стало тем самым механизмом, который открыл римское гражданство для провинций: это кажется парадоксальным, но на самом деле характерно для императорский системы. В этом смысле гражданство дает прекрасный пример той двойственной взаимосвязи, которую проанализировал Эндрю Уоллес-Хэдрилл: сами статусы и ранги республиканской системы предоставлялись благодаря покровительству императора³¹.

Относительно Августа и гражданства можно сделать три замечания. Во-первых, Цезарь и Август распоряжались гражданством так, что по провинциям оказались рассредоточены люди с римским номеном Юлий, живые символы незримого влияния императора. Во-вторых, именно Август в третьем из эдиктов, вырезанных на рыночной площади Кирены, заложил крайне важный принцип: получение римского гражданства само с. 305 по себе не должно влиять на обязательства человека перед родной общиной; именно этому принципу предстояло определять политическую и социальную структуру империи в течение двух следующих веков³². В-третьих, имеется еще один сравнительно новый документ, бронзовая таблица из Баназы в Марокко. Из него выясняется, что Август, для которого, как начинает казаться, документальное оформление стало навязчивой идеей (ср. Suet. Aug. 101), основал архив (commentarius), где должны были регистрироваться имена и сведения о каждом человеке, получавшем римское гражданство от него и (как оказалось) последующих императоров, по меньшей мере вплоть до Марка Аврелия³³.

Таким образом, гражданство могло распространяться в провинциях, и сведения об этом фиксировались. Но это же происходило и с людьми, уже имеющими гражданство. Возможно, мы недостаточно подчеркиваем, что эпоха Цезаря, триумвиров и Августа — это не только первый, но и единственный период римской истории, когда государство активно и массово расселяло граждан за пределами Италии. Благодаря масштабу и географическому охвату основания ветеранских колоний это стало одним из самых важных непосредственных эффектов, которых удалось достигнуть правительствам в древнем мире; в «Деяниях» Август утверждает, что к 29 г. в колониях проживало уже 120 000 человек, а сами колонии были основаны в Африке, на Сицилии, в Македонии, Испании, Ахайе, Азии, Сирии, Нарбоннской Галлии, Писидии и самой Италии (RG 15; 28). И, опять-таки, это сложное переселение и обустройство людей происходило не просто так. Сам Август напрямую его контролировал. Свидетельство о том, что подробные планы и записи о предоставлении земель (которые многозначительно называются liber beneficiorum, книга пожалований), хранились в императорских архивах, «собственноручно подписанные основателем», в первую очередь должно относиться к самому Августу. С помощью эдиктов Август пытался урегулировать неизбежные последствия этих громадных пертурбаций для собственности и законных прав: «Имеются также некоторые эдикты Августа, в которых он указывает, что, где бы он ни отнимал земли от территорий других городов и ни предоставлял их ветеранам (т. е., ветеранам определенной колонии), ничто другое не должно относиться к юрисдикции этой колонии, кроме того, что было дано и предоставлено ветеранам». Все эти сведения содержатся в бесценном, но малоизвестном и сложном источнике — в сочинениях римских землемеров³⁴. Каждая отдельная колония с. 306 тоже могла получать письма с предписаниями; когда в 82 г. н. э. Домициан выносил решение о спорной земле, он вынужден был напомнить о «письме божественного Августа, усерднейшего принцепса и снисходительнейшего к своим quartanis [ветеранам четвертого легиона, поселенным в Фирмии], в котором тот советовал им переписать и продать все нераспределенные участки». «Я не сомневаюсь, — завершает Домициан, — что они последовали столь благотворному совету»³⁵.

Светоний сообщает (Aug. 46), что в Италии Август посещал двадцать восемь основанных им колоний и снабжал их постройками и общественными доходами. В иных местах воля императора могла ощущаться и на расстоянии. В еще одном сравнительно новом документе из колонии Александрия Троада упоминаются «работы, выполненные в колонии по приказу Августа», а также набор, который он и Тиберий провели в Риме, и военные награды, предоставленные Германиком (AE 1973, 501). Не следует считать тривиальным тот факт, что латинская надпись в северо-западном углу Турции упоминает о конкретных мероприятиях трех разных членов императорской семьи.

Даже за пределами колоний встречается множество следов как отдельных решений, так и общих правил, изданных Августом и повлиявших на города империи: например, в западном Средиземноморье это различные привилегии, предоставленные малоизвестной общине ванацинов на Корсике, или доходы (vectigalia), переданные столь же малоизвестным саборийцам в Испании³⁶. Изменился и зримый источник власти, устанавливающей общие правила. Я говорю о зримом источнике, так как редко можно точно выяснить, предшествовали ли каким-то конституционным процессам заявления Августа (или, возможно, следовали за ними). В качестве примера этой проблемы можно вновь рассмотреть знаменитый документ из Кимы в Азии, впервые опубликованный в 1958 г.³⁷. Я полагаю, что в этом очень спорном тексте не вызывает сомнений следующее. Во-первых, Август и Агриппа, в качестве консулов 27 г., издали своего рода общее заявление, которое предписывало возвратить священное или общественное имущество, незаконно находящееся в частном владении. Во-вторых, житель Кимы обратился к проконсулу Азии и доказал, что храм в Кимах незаконно находится в частном владении. В-третьих, проконсул написал магистратам Кимы о том, что следует возвратить храм согласно приказу (iussum) Августа и вырезать на нем надпись: «Возвратил Император Цезарь Август, сын Божественного». Этот с. 307 документ имеет гораздо более широкое значение, чем до сих пор придавали ему утомительные дискуссии. Во-первых, если он действительно свидетельствует об общем заявлении относительно священного и общественного имущества во всех провинциях, то это, видимо, самый ранний случай подобного вмешательства за всю историю римского правления за пределами Италии. Во-вторых, если (как утверждают многие исследователи) постановление сената (senatus consultum) или какой-то иной коллективный конституционный акт предшествовал объявлению Августа и Агриппы и санкционировал его, то он исчез даже с точки зрения самого проконсула. Более того, исчез и Агриппа, который действительно сыграл определенную роль. Чем более конституционной мы считаем первоначальную процедуру, тем поразительнее концентрация внимания проконсула на фигуре Августа: «Возвратил Император Цезарь Август, сын Божественного».

Эта надпись также служит примером того, что императорское правление могло осуществляться не путем прямого принуждения, а за счет того, что заинтересованная сторона о нем знала и его использовала. И люди с улицы, и проконсул действуют, исходя из предположений, отражающих новую карту мира. Над наместником и позади него присутствует незримая фигура императора, слово которого, будучи известно, может использоваться для усиления воздействий на местном уровне.

Каким образом слово императора узнавали его подданные и узнавали ли вообще — это гигантская проблема, до сих пор недостаточно исследованная. Одним из способов — конечно, на тех территориях, где хотя бы некоторые жители знали грамоту, — были общественные надписи. Но обычно их создавало не римское государство или его представители, а всякий город, который считал нужным. Так обстоит дело даже с наиболее общим, реформаторским и явно пропагандистским заявлением Августа из всех, известных нам: с последним из пяти эдиктов, вырезанных на греческом языке на рыночной площади Кирены. Процедура, о которой идет речь, а именно, принятие постановления сената под влиянием Августа, прекрасно отражает непростое сотрудничество императора и сената, а цель — упростить процедуру возмещения денег, незаконно полученных наместниками — типична для Августа, приверженного преобразованиям и исправлению нравов. Если судить по тону, автором патерналистской пропаганды, адресованной народу, мог быть Диоклетиан. Преамбула звучит так³⁸:

Император Цезарь Август, великий понтифик, в девятнадцатый год трибунской власти говорит:

В самом деле, это самое раннее римское заявление, прямо адресованное вниманию всех жителей империи. Хотя основная часть документа — это постановление сената, однако первые две строки занимает имя и титулы Августа, а первый абзац представляет собой слова Августа. Тот, кто умел читать, читал их в первую очередь. Тот, кто не умел читать, мог видеть статую императора; второй эдикт сообщает о том, что удаление такой статуи, наряду с другими, из общественного места, уже стало в городе поводом для обвинения (SEG IX, 8, ii).

Здесь мы возвращаемся к исходной точке, то есть, к символическому присутствию императора, его слов и изображений в провинциальной общине или, точнее, в тех греческих и латинских городах, где, как выразился Рэмси Мак-Мюллен³⁹, был укоренен «эпиграфический обычай» и где изготавливали статуи. Это, в свою очередь, должно привести нас к императорскому культу, то есть, к запутанной цепочке различных действий и церемоний, объединенных под этой рубрикой. Но свидетельства слишком сложны и вполне могут вызвать «скуку и отвращение». Поэтому позволю себе сделать несколько кратких замечаний.

Во-первых, представление о том, что культы императоров происходят от культов эллинистических царей, вряд ли справедливо даже наполовину. Нет никаких оснований предполагать, что масштаб культовых мероприятий в честь эллинистических царей когда-либо даже приближался к тому масштабу, который сразу наблюдается в случае Августа. Еще сохранялись малочисленные культы умерших эллинистических царей, и в источниках довольно редко засвидетельствованы культы, игры или храмы в честь даже выдающихся римлян поздней Республики. Неожиданный всплеск прославления Октавиана/Августа стал новым явлением⁴⁰. Упоминания Николая Дамасского о храмах и жертвоприношениях Августу, устроенных городами и провинциями, (FGrH 90 F 125) тем важнее, что они записаны в 20-х гг. до н. э. Это послужило началом широкого распространения культа на уровне городов и, прежде всего, создания с 30/29 гг. до н. э. провинциальных культов с общими храмами Ромы и Августа, общими ежегодными играми, связанными с ними, и ежегодными верховными жречествами. Общеизвестно, что в 30/29 г. до н. э. Октавиан официально разрешил эти мероприятия в провинциях Азия и Вифиния (Dio 51, 20, 6—9). Не меньшего внимания заслуживает и то, что позднее он интересовался практическими подробностями организации культа. с. 309 Например, в первые дни существования провинциального культа в Азии был создан хор, чтобы петь гимны в честь императора; я не уверен, что желал бы, чтобы текст подобного гимна сохранился. Во всяком случае, позднее Август постановил, что расходы на этот хор должны делиться между городами провинции⁴¹. Нет никаких указаний на то, что в Сирии уже существовала провинциальная лига, как это было в Азии, или сохранялись какие-либо культы Селевкидов. В самом деле, до недавнего времени не было даже свидетельств о том, что при Августе в Сирии имелся провинциальный культ. Но теперь известно, что он имелся, а первым верховным жрецом стал человек, лично отмеченный императором. Вот как этот человек, Дександр, фигурирует в надписи из Апамеи в честь его правнука: после перечисления выдающихся предков в надписи говорится: «И прежде всего Дександр, первый человек, ставший жрецом провинции, его прадед, который, по постановлению Божественного Августа, за свою дружбу и верность римскому народу был записан как друг и союзник на бронзовых таблицах на Капитолии»⁴². В этой надписи засвидетельствованы почести, которые были предоставлены местному аристократу и связаны с культом императора; она служит также еще одним примером того, как Август использовал механизм римской res publica.

Даже в Азии провинциальный культ не развился естественным образом из давней традиции; это было организованное нововведение, которое вскоре, как теперь известно, было перенесено на Сирию, а также, как всегда было известно, на Галлию. И на уровне города, в азиатском досье 9 г. до н. э. считается само собой разумеющимся, что Kaisareia^v имеются по крайней мере в судебных центрах, а «Цезаревы» игры, видимо, — везде; действительно городские культы Августа засвидетельствованы в Азии в тридцати четырех местах; к этой цифре даже не приближается ни один из последующих императоров⁴³. И вновь правление Августа можно рассматривать не просто как начало, но само по себе как этап. Столь же характерен разброс культов других членов императорской семьи, что соответствует их изображениям на римских монетах и монетах городов (см. текст к прим. 20—21). Например, в надписи опубликованной в 1962 г., обнаруживается жрец Августа, Гая и Агриппы на Самосе⁴⁴, а в надписи 1972 г. — жрец Агриппы Постума и Гермеса в Иасосе в Карии (AE 1974, 628).

Но все эти мимолетные намеки не требуются для того, чтобы осознать важность императорской семьи в новой политической системе. Можно вернуться к с. 310 давно известной клятве из Гангры в Пафлагонии — к той самой клятве, которую в сельских округах приносили у Sebastea^vi, а в Новом городе — в Себастейоне, на алтаре Себаста. Первые слова звучат так: «Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, всеми богами и богинями и самим Себастом быть верным Цезарю Себасту и его детям и его потомкам»⁴⁵. Впрочем, быть может, это всего лишь невежественные греки из внутренних областей Малой Азии, привычные к царским династиям. Тогда рассмотрим жителей римской колонии Нарбон в Провинции — колонии, которая теперь полностью называлась Colonia Iulia Paterna Narbo Martia^viii, — и точные слова клятвы (votum), которую они принесли в 11 г. н. э.: «Что это будет полезным, удачным и благоприятным для Императора Цезаря Августа, сына Божественного, Отца отечества, верховного понтифика, обладающего трибунской властью в 34-й раз, и для его супруги и детей и его семьи и для сената и римского народа, и для колонистов и поселенцев Колонии». Даже на алтаре numenis (духа) Августа, возведенном в честь того, что тот установил границы города, им не обязательно было выбирать именно эти элементы, именно в таком порядке⁴⁶.

Если вернуться к еще одному сравнительно новому документу, то можно увидеть, что не только провинциальные сообщества, но и должностные лица сенаторского ранга при исполнении государственных обязанностей в своей провинции считали уместным уделить особое внимание императорской семье. Так, город Мессена принял постановление в честь Публия Корнелия, Сципиона, квестора пропретора Ахайи, который, «исполненный непревзойденной благожелательности к Августу и всему его дому», великолепно провел игры в честь Цезаря и, узнав о военных действиях Гая Цезаря на Востоке, совершил за его безопасность жертвоприношение от имени государства (SEG XXIII, 206 = AE 1967, 458). Когда Гай умер — какое значение придавали этому событию? Об этом лучше всего можно судить по второй из двух знаменитых надписей из Пизы или, вернее, из «Colonia Obsequens Iulia Pisana»^ix, где уже имелись Augusteum и Flamen Augustalis (храм и жрец Августа)⁴⁷:

Когда пришли вести, что Гай Цезарь, сын Августа, Patris Patriae [отца отечества], верховного понтифика, хранителя Римской империи и правителя [praeses] всего мира, внук Божественного… жестокой судьбой был отнят у римского народа, когда уже был объявлен самым справедливым и ближайшим к добродетелям своего отца принцепсом, и единственным покровителем нашей колонии.

с. 311 Читая эти слова, следует помнить, что люди, сочинившие их, происходили именно из того италийского среднего класса, который Джонс некогда считал группой, наиболее приверженной республиканским порядкам⁴⁸.

Новые документы позволяют нам узнать все больше и больше выражений, которые люди считали нужным публично произносить при Августе или которые он говорил им. Не следует отметать эти слова, потому что они неискренни (мы этого не знаем, и в любом случае, это не имеет отношения к делу) или отражают ошибочные представления о некой особой реальности, которую можно постичь каким-то иным способом. Ибо эти публичные выражения составляют важную часть наших знаний о том, чем была Римская империя для ее жителей. Напротив, следует поражаться тому, с какой быстротой и в каких масштабах была создана символическая взаимосвязь между новым источником власти и провинциальными сообществами. Можно увидеть, что при Августе целые городские центры, скажем, в Афинах или Большой Лепте⁴⁹, были преобразованы благодаря возведению зданий, связанных с императором и его домом.

Я сосредоточил внимание на провинциальных городах, на ритуалах, изображениях и словах, с помощью которых они представляли императорскую власть; на роли сенатских наместников в претворении в жизнь этой же идеи, и на довольно активной роли Августа, обращавшегося к народу. Но на самом деле нигде воздействие монархии не было столь впечатляющим, как в самом Риме. Нет нужды перечислять здесь постройки. Возьмем один из лучших примеров того, что res publica продолжала функционировать, а именно, закон, который был принят в 9 г. до н. э. и устанавливал перечень преступлений, связанных с акведуками: «Консул Тит Квинкций Криспин надлежащим образом поставил вопрос перед народом, а народ надлежащим образом проголосовал на форуме, перед рострами храма Божественного Юлия, 13 июня. Первой выпало голосовать Сергиевой трибе»⁵⁰.

Консул выступал с Новых ростр, украшенных добычей Акция и размещенных перед храмом Юлия Цезаря; этот храм, достроенный в 29 г. до н. э., занимал центральное место на старом форуме, отрезав Регию от обширного открытого пространства, в том числе комиция. Таким образом, когда консул зачитывал закон, позади него высился храм; если его двери были открыты, то толпа могла видеть внутри статую обожествленного Цезаря. Справа некоторые из толпы наблюдали новую арку Августа, с. 312 посвященную в 19 г. до н. э. Если они оглядывались дальше вправо, то их взгляд падал на базилику Юлия, строительство которой начал Цезарь, а завершил Август. Прямо позади них стояли старые Ростры, которые перенес на новое место Юлий Цезарь. Если толпа была достаточно велика, то люди в задних рядах слева могли видеть новое здание сената, курию Юлия, которую начал строить Цезарь, а посвятил Октавиан в 29 г. до н. э.; она примыкала к внешней стене одного из портиков обширного нового форума Юлия⁵¹. Вдали, слева, они, вероятно, могли разглядеть строительство на форуме Августа с храмом Марса Мстителя; но пока они были избавлены от этого нового программного прочтения римской истории, где на первый план выдвигались легендарные предки и цари, а также исторические summi viri (выдающиеся люди), то есть, те duces (полководцы), личные достижения которых сделали империй римского народа из ничтожного великим⁵².

Если эти люди все еще не понимали, какую символическую весть им сообщают, то всегда могли прогуляться на север Марсова поля, мимо Септы и Пантеона, построенных Агриппой, мимо Алтаря Мира, посвященного в январе этого самого года (9 г. до н. э.), и расположенных параллельно (и, возможно, посвященных тогда же) исполинских солнечных часов, которым Август отвел около 150 м на Марсовом поле; тень в них давал обелиск, привезенный из Гелиополя, высотой около 30 м, вместе с базой⁵³. Затем они могли оглядеть страшную громаду Мавзолея Августа⁵⁴ с базой диаметром около 88 м; к тому моменту это была самая крупная римская гробница, строительство которой началось, вероятно, в конце 30-х гг. или, самое позднее, в 28 г., то есть, прежде чем сенату и народу была торжественно предоставлена возможность проявить благоразумие (arbitrium). К 9 г. до н. э. в Мавзолее уже покоились останки двух членов императорской семьи — Марцелла и Агриппы; очень скоро ему предстояло принять останки Друза. Через четверть века, когда в Мавзолей поместили прах Августа, прохожий мог прочитать его «Деяния» на бронзовых таблицах, прикрепленных к столбам с. 313 перед зданием. В отличие от современных исследователей, этот прохожий также мог время от времени поднимать глаза от текста и наблюдать, на высоте около 40 м, бронзовую статую Цезаря Августа, возвышавшуюся над гробницей. И вряд ли ему хватило бы ума, вернувшись к тексту, увидеть в нем республиканский документ.

Яндекс.Директ Все объявления

Мобильные телефоны выгодно! Купить/продать телефон в Москве? Доска бесплатных объявлений AVITO avito.ru

Обвал рубля будет зимой? Эксперты: обвал рубля может стать неизбежным. Читайте: mafors.ru

Мобильные телефоны! В наличии! Мобильные телефоны – все модели! Только проверенные магазины torg.mail.ru