ИМПЕРИЯ МОЖЕТ СОХРАНЯТЬ МИР и относительную толерантность к национальным и религиозным меньшинствам только до тех пор, пока она сильна и пока ее мощь считается несокрушимой. Османская империя, несомненно, была мусульманской страной, где мусульмане являлись главным, правящим сообществом. Это было общепризнанным фактом и во многом поддерживало систему милетов, причем все действующие лица прекрасно понимали, что османское государство имеет средства и намерения подавить любой бунт и даже любое сомнение в достоинствах системы. В девятнадцатом веке рост благосостояния и уверенности в своем положении османских христиан и усиление мощи их зарубежных союзников подорвали основные посылки, на которых строилась система милетов, что привело к трагическому межнациональному конфликту.

Османских христиан, безусловно, не могло не коснуться всемирное наступление христианской цивилизации и христианских держав в девятнадцатом веке. Исламское мировое сообщество подверглось нападкам, его могущество было подорвано, его владения на каждом континенте, где у него имелись хоть какие-то корни, были завоеваны. Христианство, прогресс и могущество казались неразрывно связанными между собой, а ислам отступал на всех фронтах. Западный пример не только внушал османским христианам растущее чувство уверенности в себе, но и указывал на национализм и народный суверенитет как на приметы будущего и как на принципы, сообразно с которыми должно быть образовано легитимное государство.

Интервенция могущественных европейских государств оказала немедленный и очевидный эффект на Балканах. Серия сокрушительных поражений от России в конце восемнадцатого и в девятнадцатом веке стала наиболее важной причиной независимости греков, сербов, румын и болгар* Россия определенно представляла угрозу для османов не только потому, что обладала значительной мощью, но и потому, что исповедуемое в России православие было господствующей религией для большинства христианских подданных Османской империи. Эти две причины втянули Россию в балканские события и усилили ее привлекательность в глазах османских христиан, Россия была самой серьезной, но не единственной угрозой. Франция захватила Алжир, британцы завоевали Египет и Кипр, а австрийцы - Боснию. Ансамбль великих держав, которые доминировали в международных отношениях между 1815 и 1914 годами, состоял исключительно из христианских государств, и христианские подданные султана могли рассчитывать на сочувствие этих государств. Христианские мятежи поднимались с расчетом на прямую военную помощь России и, как правило, ее получали, А греческое восстание получило даже военную помощь от Британии. Ко второй половине девятнадцатого века сложилась такая международная ситуация, что даже когда османам удавалось подавить мятеж, средства, которыми это было достигнуто, обычно вызывали волну возмущения среди христианских государств, а вместе с ней и перспективу интервенции для защиты того или иного христианского сообщества, К 1890-м годам эта схема была надежно отработана. Армянские революционеры могли спокойно планировать мятежи и террористические операции, пребывая в уверенности, что ответ османов спровоцирует европейскую интервенцию [20].

Русские победы и успешные балканские восстания вызвали массовые кровопролития и эмиграцию среди мусульманского населения утраченных провинций. Первым мусульманским регионом, завоеванным христианской державой, был Крым, из которого в конце восемнадцатого века около 100 000 татар бежало в Османскую империю, В 1854—1856 годах, когда османские, французские и британские армии вторглись в Крым, лояльность татарского населения Российской империи оказалась под подозрением, и многие деревни были уничтожены казаками, что привело к эмиграции в Османскую империю еще более 300 000 татар, причем тысячи погибли во время эмиграции. Русское завоевание Кавказа также привело к массовой эмиграции, причем большей частью насильственной: «из 1,2 млн* черкесов и абхазов, покинувших свою землю», по оценкам, «выжило только две трети»; а всего в середине девятнадцатого века «беженцы из Крыма и Кавказа составили десять процентов населения Анатолии» [21]. Однако даже это огромное количество беженцев с причерноморских территорий, захваченных Россией, было превзойдено мусульманским исходом из Балкан. Окончательным результатом упадка и распада Османской империи стало то, что к 1923 году подавляющее большинство мусульманского населения Балкан было изгнано или перебито* То же самое случилось со всем, хотя и небольшим, христианским населением Анатолии [22].

Поток мусульманских беженцев неизбежно обострил межнациональные противоречия в оставшихся провинциях Османской империи, но не менее важны были и другие факторы.

В девятнадцатом веке большая часть османской экономики находилась практически в руках европейских и османских христиан. Если в семнадцатом веке иностранная торговля еще велась в основном с другими частями Азии, то теперь подавляющая ее часть приходилась на Европу, и неудивительно, что османские христиане благодаря языку, культуре и контактам заняли в этой торговле ключевые посреднические позиции. Накануне Первой мировой войны все 40 частных банкиров и все биржевые брокеры Константинополя были немусульманами. «Треть османской торговой палаты состояла из греческих фирм и организаций» [23]. Даже в таких областях, как сельское хозяйство и ремесла, где можно было бы ожидать преобладания мусульман, иностранцы играли большую роль. К примеру, производство ковров в Западной Анатолии теперь было в руках шести крупных британских фирм. «Пока мусульмане по традиции собирали основную часть урожая зерновых, милеты контролировали и собирали куда более ценные урожаи валюты, экспортированной на иностранные рынки» [24].

Господство христиан в османской экономике поддерживалось, хотя и не было напрямую вызвано политикой европейских держав, В 1838 году, когда османы полностью зависели от помощи великих держав в войне против египетской армии Мухаммеда Али23, британцы навязали Константинополю договор о свободной торговле. Впоследствии похожая политика применялась и в Египте, хотя и без этого вмешательства дорогостоящая и неэффективная протекционистская стратегия развития внутренней экономики Египта скорей всего была обречена на провал. Банкротство османского государства в конце 1870-х годов привело к образованию в 1881 году Администрации народного долга, контролируемой иностранцами. В 1912-1913 годах в ней было больше чиновников, чем в министерстве финансов. Еще в шестнадцатом веке султан согласился на так называемый режим капитуляции; который гарантировал представителям иностранных держав право торговать на территории империи и быть при этом подсудными только своим собственным консулам. Но тогда это ни в коем случае не было проявлением слабости, а продолжением традиционной для османов политики невмешательства в дела немусульман, которая в любой момент могла измениться. Однако к девятнадцатому веку «режим капитуляций» трактовался уже не просто как стеснительные международные соглашения, он также был средством обеспечить тысячи османских христиан зарубежными паспортами и консульской защитой их деловой активности. Дополнительной привилегией иностранного гражданства было освобождение от османского налогообложения.

Эти перемены вызывали ярость мусульманского общества, которое привыкло на протяжении долгого времени принимать как должное свое первенство и преобладающее положение в империи. Реформа, разработанная в 1856 году для создания единого для всех османского гражданства, была неприемлема как для христиан, намеревавшихся сохранить свою автономию, так и для мусульман, оскорбленных низведением на один уровень с «неверными». Негодование усиливалось еще и наличием жесткой конкуренции со стороны иностранцев и христиан в некоторых местных ремеслах и разновидностях бизнеса. Последовали погромы христианского населения. Османское правительство обычно не поощряло и тем более не инициировало этих погромов, но его контроль над народным гневом (особенно в провинциях) был ограничен. Первые большие погромы, произошедшие в Ливане и Сирии в 1856-1860 годах, были направлены против христианского сообщества маронитов24, чье благосостояние и положение упрочились за последние годы. После того как количество жертв достигло 40 000, в регион вторглись французские войска, чтобы установить там новую форму правления, В 1861 году Ливан превратился в автономный регион с христианским губернатором и советом, в котором были представлены все сообщества. Урегулирование было гарантировано великими державами, и османское правительство, таким образом, уже не могло вмешиваться в ливанские дела. С одной стороны, это урегулирование было сравнительно ранним, интересным и относительно успешным примером использования передачи управления, разделения власти и ряда других механизмов для создания враждебным сообществам условий проживания на одной территории - без кровопролития, в безопасности и без преобладания одной группы над другой. Но «разделение власти на общинной основе» имело «неизбежным следствием весьма ограниченную роль правительства», а местные сообщества никак не могли прийти к соглашению об уровнях налогообложения и военного призыва, которые обеспечивали бы порядок и деятельность общественных служб. Ливан, таким образом, оказался на османской субсидии. Поскольку близкое к банкротству османское правительство само не имело возможности собирать в Ливане налоги или набирать рекрутов, понятно, что Константинополь относился к этому положению без особого энтузиазма [25]. Как это часто случалось с империями, компромиссы, нацеленные на достижение внутреннего межнационального согласия, ослабляли способность государства мобилизовать ресурсы для обороны от внешней угрозы.

К 1900 году Османская империя стала для Европы «больным человеком»25. Все проблемы, досаждающие другим империям, присутствовали здесь в гипертрофированной форме. Если правитель какой-либо тогдашней империи хотел представить кошмарные последствия для своей империи в будущем, ему достаточно было только взглянуть на Османскую империю, В этот период времени, к примеру, в Европе часто возникали трения между монархами, пытавшимися использовать свою традиционную власть, и растущей в размерах и изощренности бюрократии, которая провозглашала (часто sotto voce26) свое растущее право определять политику. Однако только в правление Абдул-Гамида монарх учредил огромную полуприватную тайную полицию, во главе которой стоял психопат, использовавший свой собственный дом для пыток и насилия [26]. С другой стороны, ни в одном другом обществе высшие чиновники не устраивали тайные сговоры с emigre revolutionaries27, направленные на смещение собственного суверена. Каждая империя опасалась ослабления своего могущества, потери территорий, неспособности конкурировать с иностранными державами и последующей утраты контроля над национальными меньший* ствами внутри империи, но нигде этот процесс не зашел так далеко, как в Османской империи.

Еще в 1700 году население Османской империи было намного больше, чем население России. А в 1914 году у османского султана было примерно 33 миллиона подданных, в то время как у русского царя - 170 миллионов. Несмотря на успешные попытки реформирования армии и администрации в девятнадцатом веке, османы больше уже не являлись хозяевами своей судьбы. Их выживание теперь зависело от экономической помощи иностранцев и от неспособности потенциальных хищников договориться о разделе пирога. Поскольку, с одной стороны, ни одна великая держава не хотела сильной Османской империи, а с другой стороны, ни одна из них не хотела, чтобы кто-то один получил всю выгоду от ее коллапса, они «пользовались любым удобным случаем, чтобы ослабить османское государство, но не настолько, чтобы оно могло окончательно развалиться. Такой тонкий баланс не мог продолжаться бесконечно» [27], К 1914 году было принято считать, что многоязычные интернациональные империи особо уязвимы для угрозы национализма. Почти повсеместно правители империи пытались превратить как можно большую часть своей территории в единое консолидированное государство. Никто в Европе уже не сомневался в том, что из всех империй Османская являлась наиболее хрупкой. Последняя попытка Османской империи противостоять этим угрозам во время Первой мировой войны оказалась также и самой экстремальной, приняв в 1915-1916 годах форму геноцида армян [28]. Она была осуществлена с целью предотвратить комбинацию иностранного вторжения и христианского национального движения, приведшую к трагическому и жестокому по своим последствиям изгнанию мусульман с Балканского полуострова, и гарантировать, что это никогда не сможет повториться в самом сердце турецкого государства - Анатолии.

Как это ни странно, хотя, с одной стороны, Османская империя в 1914 году была заведомо слабее остальных великих держав, с другой стороны, шансы уцелеть у ее кажущихся более сильными соперников были гораздо хуже. Как отмечал в 1897 году Кольмар фон дер Гольц, потеря христианских провинций имела свои положительные стороны. Принимая во внимание слабые людские ресурсы, силу национальных движений и влияние христианских великих держав, было невозможно представить себе, что османы смогут долго удерживать свое правление на Балканах. В то время как, оставшись империей, состоящей только из турок и арабов, они получили бы в лице ислама то, о чем мечтает любая империя, а именно - наднациональную идеологию достаточной силы и привлекательности, которая могла бы успешно соперничать со светским этническим национализмом. И в 1914 году были все основания полагать, что внутренняя политическая стабильность и лояльность большей части населения халифу и его империи могут быть сохранены.

Однако фон дер Гольц оставил за скобками два фактора. Существование империи в первую очередь зависит от ее отношений с национальным ядром, с большинством населения. Если элита этого населения ценит свой узкий этнический национализм выше, чем более широкий имперский патриотизм, стабильность империи может быть подорвана. В поздней Османской империи необходимо было привести в соответствие имперский патриотизм и возникший турецкий национализм, Ах-мед-Джевдет-Паша2* - один из наиболее интеллигентных османских государственных деятелей, утверждал, что «арабов, курдов, албанцев и боснийцев объединяет только ислам. Но единственным оплотом Блистательной Порты остаются турки» [29]. Совершенно очевидно, что для сохранения империи младотуркам - по своей природе гораздо большим турецким националистам и радикалам, чем имперским патриотам, - следовало унять свои националистические порывы и вступить в настоящее имперское и исламское партнерство с арабами.

Но гораздо более важной следует считать суровую логику геополитики и международной расстановки сил, которые были и остаются определяющими для существования любой империи. Османская империя стала слишком мала по численности населения и по территории, чтобы защищать себя от более энергичных врагов. Слабый не может долго выживать, натравливая хищников одного на другого, - особенно в условиях общеевропейской войны, когда обе стороны давили на Константинополь с целью заставить его присоединиться к одной из них, В 1914 году османы выбрали ту сторону, которая впоследствии проиграла. Впрочем, учитывая амбиции и приоритеты Антанты, возможно, у империи не было шансов уцелеть, даже если бы она осталась нейтральной или присоединилась к выигравшей стороне.


Доминик Ливен

http://krotov.info/lib_sec/12_l/iv/en_5.htm