Процесс выявления значений вещей или идей предполагает активность наблюдателя, который хотел бы понять эти значения. Отсюда следует неизбежность участвующего наблюдения как важнейшего из социологических методов. Все наши исследования исходят из того, что 1) действующие субъекты приписывают определенный смысл своим действиям, 2) этот смысл определяет или, по крайней мере, участвует в определении этих действий, 3) понимание этого смысла необходимо для объяснения социальных феноменов. Венский социолог Роланд Гиртлер убедительно обосновывает преимущества исследователя, использующего метод участвующего наблюдения для сбора данных (Girtler, 1992:21-23). Путем постепенного сближения своего восприятия с интерпретациями членов исследуемого сообщества исследователю удается «понять» и «объяснить» их действия. Через «со-переживание» действий другого исследователь становится в состоянии понимать те смыслы, которые приписывает своим действиям этот другой. Аналогичным образом социолог знакомится с «запасом знаний» (правилами) исследуемой общности, чтобы наблюдаемые им действия «понять» и «объяснить».

Здесь следует поставить важный методологический вопрос: как исследователь, осуществляющий участвующее наблюдение, может убедиться в том, что он зафиксировал «правильные» правила или адекватные интерпретации? Исследователь, обремененный профессиональными знаниями, культурными стереотипами и идеологическими установками, неизбежно приносит в поле какое-то априорное понимание, которое может тормозить сам процесс познания. Разумеется, исследовательская ситуация не может быть tabula rasa. Конечно, хорошо бы на время эмпирической работы «забыть» все, что мы знали об объекте исследования до выхода в поле. Хотя полное исключение предварительного понимания, разумеется, невозможно, но к этому, на мой взгляд, следует стремиться. Наблюдающий, во всяком случае на время, должен отстраниться от своей научной позиции, он должен контактировать в исследуемой группе как человек среди себе подобных (Шютц, 2004).

На наш взгляд, это один из параметров борьбы с идолами, искажающими видение социальной реальности, трансцендентной познающему субъекту 8 (Бэкон, 1977:73-74, 307-310).

В определенном смысле исследователь-полевик должен ресоциализироваться, чтобы увидеть мир глазами тех, кого изучает. Такая задача доступна далеко не всем, и ее окончательное выполнение, наверное, невозможно. Но для того чтобы достичь профессиональной социологической цели, мы должны сохранить эпистемологическое убеждение в возможности приближения к чужому жизненному миру. Участвующий наблюдатель должен, в конце концов, овладеть конструктом общего ощущения обыденной жизни, при помощи которого действующие интерпретируют свой мир, чтобы он мог вообще использовать свое научное описание (Cicourel, 1974:80). Он начинает видеть изучаемую культуру «изнутри». Понимание может быть достигнуто только при активном участии в жизни наблюдаемых через внутреннее видение. Я часто слышу возражения против интенсивного проникновения социолога в изучаемую среду. Скепсис связан с проблемой сверхидентификации: участвующий наблюдатель пытается интериоризировать образцы поведения субъектов в поле исследования. К минусам здесь, казалось бы, можно отнести то, что исследователь теряет способность концентрироваться на задачах наблюдения. Он утрачивает возможность отстранения, теряет познавательную дистанцию в отношении объекта наблюдения и искажает этим результаты своих наблюдений. В связи с этим они якобы теряют ценность, так как становятся несравнимыми с наблюдениями других исследователей, к ним не применимы традиционные критерии достоверности и надежности. Роланд Гиртлер приводит убедительные аргументы против этих сомнений. Тождество результатов исследования совсем не обязательно является показателем их достоверности. Сходство может быть объяснено общими установками исследователей, влиянием определенного предварительного знания (= предрассудков). Исследователь должен стараться осмыслить и тем самым осуществить рефлексивное отстранение от предпонятий. Успешная борьба с идолами возможна лишь при тесном контакте с исследуемой областью в условиях эпистемологической трансгрессии. Исследователь, становясь постепенно членом группы на определенных ролях, получает шанс достичь результатов, приближающихся к адекватному знанию. Хотя это знание ситуативно, т. е. ограничено контекстами познаваемого и познающего.

Общий смысл этих рассуждений можно свести к тому, что отказ от дистанции позволяет исследователям приблизиться к познаваемому объекту гораздо в большей степени, чем все ухищрения по соблюдению дистанции во время наблюдения. Исследователь-полевик постоянно балансирует между включенностью, участием и отстраненностью. На разных этапах полевой работы в разных ситуациях требуется импровизация, связанная с управлением дистанцией. Этот профессиональный навык редко осознается. Ему можно научиться только методом проб и ошибок. Степень и масштаб погруженности в изучаемый контекст, длительность полевой работы, каналы доступа в поле и проводники — все эти обстоятельства влияют на степень дистанцированности.

Во всяком случае, миф о возможностях простого наблюдения (предполагающего возможность неучастия исследователя в жизни сообщества) давно развенчан полевиками. На мой взгляд, постулат сохранения дистанции по отношению к исследовательскому полю опирается не только на наивно-реалистические эпистемологические позиции, которые давно деконструированы сторонниками альтернативной позиции. Дистанцированность в полевой работе исходит из презумпции комфортности и безопасности исследователя. Дистанцированный полевик — оксюморон — исходит из меры удобства, а также страха слишком тесно заниматься проблемами людей, с которыми можно столкнуться. Во всяком случае, я убежден, что личная вовлеченность в жизнь людей, с которыми приходится иметь дело в процессе сбора эмпирических данных, существенно помогает пониманию их жизненного мира, а тем самым исследованию. При этом я считаю, что выделение последовательных этапов исследования — в значительной степени условность, которая постоянно нарушается в прагматике социологической работы.

Находясь в поле, исследователь уже приступает к анализу, а аналитическая работа заставляет его вновь возвращаться в поле с новыми вопросами. Участвующее неструктурированное наблюдение — единственный метод (в отличие от других стандартных методов исследования в социологии), который позволяет без фильтров узнать что-то «реальное» о людях. Не советую постоянно проблематизировать свою роль наблюдателя. Нужно ясно представлять, что развитие именно человеческих отношений с наблюдаемыми дает возможность получать ценную информацию. В противоположность количественным методам качественная методология предполагает подлинную коммуникацию между исследователем и человеком, принадлежащим к исследуемому сообществу. В отличие от традиционной процедуры, когда респонденту предлагается анкета с заранее подготовленными вопросами, которые находит важными исследователь (но не опрашиваемый!), получение информации в «свободном» полевом исследовании есть результат непосредственной коммуникации.

Лишь в такой исследовательской ситуации, где индивид не изъят искусственно из повседневного мира — как, например, это происходит при стандартизованном интервью, — возникают определенные шансы на результаты, которые соответствуют социальной реальности изучаемых людей (Girtler, 1992:39). Участвующее неструктурированное наблюдение — важнейший метод полевого исследования, при котором заранее не существует сколько-нибудь жесткого систематического плана. Невозможно дать точные указания, как долго и каким образом нужно наблюдать. Такая открытая перспектива предоставляет исследователю широкие рамки, в границах которых он постоянно может привлекать и интерпретировать всё новые сферы своего меняющегося знания о предмете.

Профессиональный навык полевика-социолога — умение управлять эпистемологической дистанцией, т. е. особый профессиональный самоконтроль. Такие навыки развиваются в том случае, когда исследователь сочетает несколько ролей, поскольку только сам наблюдающий, благодаря прямым контактам с исследуемой социальной общностью, может истолковать и упорядочить полученные данные о жизненном опыте людей, принадлежащих к конкретной социальной среде. Это означает также, что в идеальной ситуации социолог должен сочетать действия наблюдателя, интервьюера, расшифровщика данных и аналитика. Дифференциация ролей обязательно наносит ущерб исследованию1. На наш взгляд, только погружаясь в жизнь сообщества как в определенную языковую среду, исследователь может постепенно приближаться к пониманию жизненного мира и его практик.

Поскольку исследовательский процесс трудно контролировать со стороны, необходимо исходить из презумпции доверия к социологу как профессионалу. Этос социолога включает в себя профессиональную честность. Ее аналог — профессиональная честь врача или педагога. Установка на доверие предполагает необходимость автономной исследовательской мотивации в нашей работе. К сожалению, мы постоянно встречаемся с искажениями и фальсификацией процесса и результатов исследований (как в ка- 1 Не ставя здесь задачи полемизировать с «количественниками», я хочу отметить одну опасную тенденцию в среде собственно антропологов. Наиболее наглядно она проявилась в работе Валерия Тишкова (Тишков, 2001:26). Автор, оправдывая свое неучастие в полевой работе в Чечне, пытается обосновать валидность «делегированного интервью» как эффективного метода исследования. Тишков использовал для анализа интервью, взятые у информантов «партнерами», «обладающими достаточными образованием и наблюдательностью». Таким образом, исследователь между своим жизненным миром и жизненным миром информанта водружает еще один фильтр (жизненный мир посредника). Какие артефакты возникают при интерпретации полученных результатов, понять невозможно. Как тут не вспомнить «верандных» социологов (этнологов) Малиновского: «Антрополог должен покинуть свой удобный шезлонг на веранде миссионерского дома, правительственной станции или бунгало плантатора, где, вооружившись карандашом и записной книжкой, а временами и виски с содовой, он привык собирать показания своих информаторов, записывать их фольклорные рассказы, заполняя листы бумаги текстами, продиктованными дикарями. Он должен отправиться в деревни и видеть туземцев за работой на огородах, на берегу моря, в джунглях; он должен плавать вместе с ними к далеким песчаным отмелям и к чужим племенам, наблюдать за ними во время рыбной ловли, торговли и ритуальных морских экспедиций. Информация должна поступать к нему во всем ее многоцветий в ходе его собственных наблюдений за туземной жизнью, а не выжиматься по каплям — с помощью разговорных трюков — из неохотно отвечающих ему информаторов, которые избегают трудностей наблюдения в некомфортных полевых условиях. Сидя в кресле на веранде местной администрации и потягивая виски с содовой, эти исследователи опрашивают пригнанных полицейскими из соседней деревни запуганных аборигенов (Малиновский 1998:143).

Люди, оправдывающие такой подлог политическими или экономическими соображениями, не могут считаться профессиональными социологами, какими бы умными, эрудированными и приятными они ни были. Особое внимание следует обращать на искажения, связанные с неосознанными компромиссами и ориентация- ми, возникающими из-за отсутствия навыка постоянного самоконтроля и саморефлексии, а также глубокого интереса к предмету исследования. Участвующее наблюдение не только важнейший, но и, вероятно, труднейший метод в социологии (антропологии), так как требует глубинной мотивации, особых навыков и большой доброжелательности к людям. Конечно, исследователь постоянно ловит себя на том, что пытается оценить заранее затратность взаимодействия с тем или иным информантом. Он с трудом заставляет себя выслушивать людей, неинтересных, казалось бы, с точки зрения исследования. Это часто представляется трудноразрешимой проблемой. Однако если социологу удается ликвидировать дистанцию с членами сообщества, которое он изучает, роль наблюдателя больше не является для него проблемой.